– Не готов, – грустно качает он своей несоразмерной головой.
– Как это – «не готов»?! Рехнулись? Щас команда жрать придёт! Вы чё?!
– Вот, – кивает на котёл, – ночальник штаба отмывать зоставили. Я с вечера покрасил, чтоб не ржовело...
Заглядываю внутрь котла – матка бозка! – а там выкрашено всё... свинцовым суриком... густо... в два или три слоя... всё нутро... это писец!
С первым же попутным транспортом его отправили на хер – в «роспоряжение» командующего Камчатской флотилией. Он смотрел на нас глазами коровы, которую ведут на убой, и я поймал себя не том, что хотя и чувствую облегчение, но мне тоже почему-то немного грустно.
Вот так. И всё токое, и третье-десятое...
МЕБЕЛЬ
– Шо такое?
– А фиг знает. Всем в базовский клуб, комбриг весь гарнизон собирает. И ваших, и наших. Всех…
– А вы чё, не в курсях?
– Не...
– Ну, ты даёшь! Вся Бечевинка знает, а он не знает.
– Да не тяни за кожу, говори уже!
– Мыкола, который с бербазы, нажрался в сиську и жену скалкой отлупил. Живого места на бабе нет, рожа вся синяя...
– Гы!..
– Ща комбриг ему устроит...
– Извлечение!
– Кюреткой, га-а-а!
– Цирк!
Офицеры и мичмана густо набились в маленьком зале гарнизонного клуба. Клубик наш только что отремонтировали: минувшей зимой он рухнул под тяжестью снега на крыше; комбриг за это разорвал командиру бербазы всю его засохшую проктологию и заменил на другого, вместе с начальником клуба.
Огромный комбриг, контр-адмирал Калайда, в своём неизменном расстёгнутом плащ-пальто и белоснежном кашне, грозно сверкал очами, уперев в бока здоровенные кулачищи. Перед ним, еле держась на ногах и покачиваясь, стоял – ещё весьма пьяненький – виновник торжества.
– Ну-с? Будем говорить или нет?!
Мичман Мыкола (это фамилия такая) из-под полуприкрытых глаз тоскливо посмотрел снизу вверх на грозного и мамонтообразного комбрига. Было самое время оправдываться, но при этом и гордости мужской не терять.
– А шо она...
– Что, мля, «шо она»?!
– Ну, эта...
– Что, мля, «эта»?!
– Ну жена же, ну...
– Что, мля, «жена»?!
– Н-ну... сама... в-виновата...
– Что, мля, «виновата»?!!
– Н-ну... шо она... п-пошла в этот... в ыэ... в магазин... и эта...
ик!.. скалку... к-купила. Ну, я её и эта... шоб, значить, не борзела-то...
– Что-о?! Скалку купила? – непонимающе прогудел комбриг. – И хули? Скалку... Ну, купила. И чё?
Мичман Мыкола широко распахнул свои очи и посмотрел на комбрига с неподдельным изумлением.
– Как это – «и чё», тащ адмирал?! В доме выпить – н-ни капли, з-закуси н-ноль, а она эта... ик!.. м-мебель п-покупает...
ИХТИАНДР
Есть две вещи на свете, более всего подверженные изменчивости – женское настроение и погода. Трудно придумать что-то более непостоянное. Особенно, если речь про погоду, притом погоду на Бечевинке. Она меняется там каждые три часа. Вот только что солнце светило, игривыми зайчиками отражалось в бухте – как вдруг уже налетел ветер, натащил мутно-серый мокрый туман, дождь и мерзкую слякоть, и вот уже весь посёлок течёт и хлюпает... А из-за пелены туч уже снова проглядывает весёлый шарик солнышка, чтобы подсушить лужи и подготовить таким образом плацдарм для очередного ливня.
Военные реагируют на ухудшение погоды объявлением штормовой готовности. Она бывает номер один, номер два и номер три. Это смотря что по прогнозу. Прогнозы врут далеко не всегда, а уж на Бечевинке любой прогноз сбывается по пять раз на дню. Ещё бывает тайфунная опасность – это ещё штормовее, чем штормовая-раз. В простом народе говорят проще: «жопа». Кораблям в этих случаях оставаться у причалов не рекомендуется, ибо всякое бывало.
Хватит преамбул!
Помощник командира подводной лодки Б-101 капитан-лейтенант Талгат Тиморшин пришёл домой и основательно принял на грудь по причине чудесной погоды. Проснувшись утром, выглянул в окошко и своей лодки у пирса не обнаружил. Протёр глаза, навёл резкость – нету. Где пароход? Утоп у пирса? В море ушёл? Без меня?! А как же я?
Преодолевая тяготы постпохмельного синдрома (сокращенно: ППС), капитан-лейтенант, шатаясь, пересёк комнату по диагонали и изучил содержимое другого окна. Подводная лодка, съёжившись, уныло торчала посреди серой бухты. Моросящий мерзкий октябрьский дождь сулил дальнейшее ухудшение. Всё было ясно: дали «штормовую-раз», лодку выгнали в бухту подальше от берега и поставили там на якорь.
От сердца отлегло, но не совсем. Если лодка отходит от пирса, экипаж должен быть на борту, а уж помощник командира – обязательно. Что ж они, гады, не сказали, не разбудили, не прислали никого? А может, присылали, да достучаться не смогли – уж очень славно вчера принял... ППС вёл беспокойные мысли в специфическом направлении, подводя к выбору единственно правильного решения.