Вот что пишет он о своей любви в одном из писем: «Без сомнения, можно ли не любить то, что любит вас, что сочувствует всякому вашему желанию? Нужно быть бесчувственным, чтобы не отвечать на любовь, – а что судно любит своего капитана, в этом не может быть никакого сомнения! Я в этом уверен, потому что чем же, как не любовью, объяснить себе эту всегдашнюю послушность и эту всегдашнюю покорность?! Я, по крайней мере, горячо люблю свой „Константин“, и мне дорого все, что на нем есть!» И далее в другом письме: «Я не в силах передать тебе, что такое для меня мой пароход! Нужно быть командиром, нужно столько же раз быть в опасности, чтобы понять всю глубину этих чувств!» И наконец, в третьем: «Работа – это моя лучшая и всегда неизменная подруга, я всегда находил в ней утешение».
В этих восторженных словах и в этих серьезных чувствах – весь Макаров той поры. И даже будущее его проглядывается: и о главной любви в жизни (корабль), и о лучшей и неизменной подруге (работе). Так оно и вышло. Но об этом далее.
Макарову пришлось пробыть в женихах довольно долго, почти полтора года. Это было даже больше, чем требовали самые строгие матримониальные обычаи. Однако его никак нельзя обвинить в промедлении или колебаниях по поводу своего решения – на Подколесина, героя гоголевской «Женитьбы», бравый капитан второго ранга совсем не был похож! Впрочем, столь же мало походил он и на романтического влюбленного, этакого прутковского барона фон Грюнвальдуса. Крепкая мужицкая практичность не оставила его даже в пору сердечной страсти.
Он писал своей невесте: «Если я теперь вернусь в Петербург, со мной будут говорить и меня будут слушать, как человека, вернувшегося с войны, но если я после „Константина“ женюсь, а потом уже приеду в Петербург, то на меня будут смотреть, как на человека, вернувшегося после voyage of pleasure [увеселительной поездки] , и никто о деле говорить не станет. Будут только приятно улыбаться и думать в душе, что „весьма натурально, у него на уме молодая жена, а не миноносные лодки...“ Наивная, конечно, „хитрость“, но уж очень „макаровская“! Главное – это дело. Долг.
А отвлекало его от брачного венца много дел. Несколько месяцев ему пришлось пересекать Черное море, перевозя войска и грузы. Он ездил в Петербург и выступал в Кронштадте перед офицерами с докладом об опыте своих минных операций. Наконец в 1878 году произошел его разрыв с адмиралом Поповым.
После войны Макаров ожидал нового назначения. Попов предложил ему весьма лестный пост: стать командиром строившейся царской яхты «Ливадия». Яхта эта была спроектирована круглой, по образцу двух уже существовавших «поповок». И тут Макаров отказался. Попов вспылил, и между ними произошел разрыв. Причины его точно не известны, но из некоторых глухих намеков самого Макарова и свидетельств современников можно сделать достоверное предположение. Минувшая война ясно показала, что эксперимент с круглыми судами был ошибочным. Убедившись в этом, Макаров не хотел компрометировать свое имя участием в заведомо неудачном предприятии. Принять такое решение было нелегко, еще тяжелее – выполнить его. Но Макаров остался тверд. Позже он заметил: «Попов был в то время в большой силе, и я благодаря моему отказу много потерял».
Да, действительно, Макаров кое-что потерял в своем продвижении по службе. Зато гораздо более приобрел. А приобрел он полную независимость суждений и самостоятельность в выборе пути.
2 ноября 1879 года Макаров обвенчался с Капитолиной Николаевной. Произошло это в Одессе, в морском соборе. На рейде как свидетель стоял верный «Константин».
Макаров был счастлив. Он обожал свою жену, он верил в свою звезду. Он не сомневался, что преодолеет все препятствия, которые посылает ему своенравная судьба.
Каспий и Босфор
Темно-синее Каспийское море лениво шевелит валами. Знойный летний полдень. Отвесные лучи солнца палят нещадно. На небе ни облачка. Покачиваясь на мертвой зыби, медленно ползет самоходная баржа, оставляя за собой длинный хвост черного дыма. Баржа старая, много повидавшая на своем веку. Скрипят деревянные борта, натруженно пыхтит паровая машина. На палубе бочки, тюки, прикрытые грязным брезентом. Людей не видно, только на тесном мостике двое. У руля, расставив ноги, застыл здоровенный коренастый детина, загорелый дочерна. На скуле сквозь дубленную ветром и солью кожу темнеет синяк: видимо, неплохо гульнул вчера в Астрахани перед отходом... Рядом стоит рослый, ладно скроенный человек в офицерской фуражке и белом кителе. Китель расстегнут, одна пуговица на нем оборвана, грудь и рукава измазаны в масле. Офицер не отрываясь смотрит в бинокль на едва виднеющийся впереди низкий берег. Черный бинокль так горяч, что хочется подуть на пальцы. Офицер отвел окуляры от глаз (глаза красные, воспаленные). Хриплым, резким голосом приказал:
– Два румба вправо! Так держать.
Круто повернулся и ушел в надстройку, согнувшись в три погибели перед низкой дверью. Из носового люка на палубу поднялся немолодой матрос, спросил рулевого:
– А где их высокоблагородие?
– Там он, – кивнул затылком тот.
Матрос почтительно постучал в дверь и, услышав отрывистое «да», всунул внутрь голову. В крошечной каюте было душно, как в преисподней. Высокий человек, раздевшись по пояс, сидел за столом, заваленным бумагами.
– Степан Осипович, так что, прикажете обедать?
– Погоди. Через двадцать минут.
И Макаров снова погрузился в бумаги.
Вот уже второй месяц служит он на Каспии. А ведь так недавно совсем иные декорации окружали его! Героя войны радушно принимали во всех канцеляриях и салонах Петербурга. Ему был пожалован чин флигель-адъютанта – (это почетное звание давалось особо отличившимся обер-офицерам, они становились – теоретически, конечно, – порученцами самого императора; генералы в подобном случае получали звание генерал-адъютанта). Он был причислен к так называемому «гвардейскому экипажу», то есть к морской гвардии. «За труды при перевозке войск из портов Мраморного моря и Бургаса в Россию» (так формулировал высочайший приказ) его наградили орденом Станислава второй степени. Наконец 1 декабря 1879 года он был назначен начальником отряда миноносок на Балтике. Казалось, чего бы еще? А впереди соблазнял большой отпуск и свадебное путешествие в Италию, о котором будущие супруги договорились заранее.
Но Макаров не поехал в свадебное путешествие. Недолго довелось ему и вкушать столичные удовольствия. Средиземному морю он предпочел Каспийское. И не ради морских купаний или ловли осетров. В раскаленных степях закаспийской пустыни началась война. И он решил, что место его там.
Уже к началу XVIII столетия на территории Средней Азии многочисленные феодальные государства и владения, раскинувшиеся на гигантских пространствах от туранских степей до Памира, переживали глубокий экономический упадок. Кровавые междоусобицы местных князьков разоряли среднеазиатские народы, втягивали их в нескончаемые межплеменные войны. Процветали рабство и работорговля. По караванным тропам отправлялись печальные вереницы невольников в афганские, персидские и турецкие владения. В XVIII веке китайские отряды постоянно вторгались в Среднюю Азию, грабя и облагая данью население. В XIX веке британские колонизаторы, захватив Индию до южных отрогов Гималаев, уже протягивали свои щупальца далее на север.
В этих условиях народы Средней Азии нередко добровольно изъявляли желание принять русское подданство. Разумеется, царизм, выражая интересы буржуазии, стремился захватить новые рынки сбыта и источники сырья. Разумеется, российский и международный капитал преследовал здесь лишь собственные своекорыстные интересы. Однако в целом несомненно, что для среднеазиатских народов присоединение к России имело положительное значение. Прекращались междоусобные войны и беззастенчивый произвол крупных и мелких феодалов, уничтожались рабство и работорговля, а рабы немедленно получали свободу. Остальные районы Средней Азии втягивались в общую хозяйственную жизнь экономически более высокоразвитой России, приобщались к передовой русской культуре.