Глупец смертный, подумал он, поверил, что какой-то наркотик помешает амбициям бога. Он начал быстро выводить яд. Чувства начали возвращаться к телу. Он ощутил прохладный ветерок из окна слева и тупую боль в раненой ноге. Не обращая внимания на отраву, он переключил внимание на поврежденную конечность, восстанавливая разорванные мышцы.
Так-то лучше! Любая боль была противна Кадмилосу.
Вернувшись к яду, он очистил от него легкие и брюшную полость.
Скоро, думал он. Скоро я проснусь.
Он слышал людей в покоях, но паралич еще сковывал тело. Послышались шаги, и он увидел тень, ложащуюся в поле его зрения. Темнокожий человек склонился над ним.
- Глаза просто великолепны, - произнес человек. - Он воистину был благословен богами. Жаль, что мы не можем их сохранить.
- Ты готов начать? - спросил голос Птолемея.
- Да, повелитель.
- Тогда приступай.
Перед глазами Кадмилоса появилась рука, держащая длинную спицу, раздвоенную на кончике.
- Нет! - закричал Темный Бог, беззвучно.
Спица резко вошла в левую ноздрю, затем двинулась вверх, в самый мозг.
Город на берегу моря, Безвременье
Парменион смотрел в окно на гавань, в которой огромные корабли, больше, чем все когда-либо виденные им, покачивались на волнах, и по их просторным палубам прохаживались могучие люди. Переведя взгляд на здания, окружавшие верфи, он поражался, как сложно они были выстроены, с огромными арками, поддерживавшими невероятные куполообразные крыши. Внизу, на прямой мощеной улице он слышал голоса, видимо, лавочников и коневодов, расхваливавших свой товар. Но язык был ему незнаком.
Он обернулся, когда вошел Аристотель. Маг пребывал здесь под другим именем, и под другой внешностью. У него были длинные белые волосы, на подбородке росла тонкая жиденькая бороденка, и на нем были длинный бархатный плащ и штаны из стеганой шерсти.
- Как самочувствие? - спросил маг.
Парменион повернулся спиной к окну. На дальней стене было зеркало, стеклянное, в серебряной оправе, и чистота его отражения не переставала поражать Спартанца, хоть он и смотрелся в него много раз за эти пять дней, проведенные в доме Аристотеля.
Его раны зажили, а отражение в зеркале показывало ему молодого человека на пике формы - высокого, стройного, и целая жизнь ждала его впереди. Одежды, в которые он был облачен, были удобны, но слишком вычурны на его вкус. Воздушная белая рубашка, с надутыми рукавами, перевязанными небесно-голубым шелком, смотрелась здорово, однако материал был непрактичным. Один день под беспощадным Персидским солнцем или под дождями Фригии, и эта рубашка станет непотребной, как и смехотворные обтягивающие штаны из тонкой кожи. А сапоги! Они были приподняты в пятке, что делало ходьбу неудобнее.
- Я в порядке, мой друг, - ответил он, - но что мне делать в этом месте? Я не понимаю здешних обычаев, да и язык, который я слышу с улицы, мне незнаком.
- Ты здесь надолго не останешься, - сказал ему Аристотель. - Теперь, когда ты набрался сил, я заберу тебя в лучший мир - в тот, который, думаю, придется тебе по душе. Но это позже. Сегодня мы отведаем хорошей еды и выпьем крепкого вина, и я отвечу на все твои вопросы.
- Ты выяснил истину? Ты знаешь, что произошло на самом деле?
- Да, - ответил маг. - Это заняло время, но, полагаю, ты поймешь, что ожидание стоило того.
- Расскажи мне.
- Терпение. Такие истории лучше оставить на вечер.
Почти весь день Парменион ждал, но с наступлением заката пошел по дому искать мага. В северной части здания был пролет деревянной лестницы, ведущей в ярко освещенный кабинет под самой крышей. Тут он и нашел Аристотеля, который сидел за мольбертом и зарисовывал темноволосую женщину, позировавшую перед ним на обитом кожей стуле с высокой спинкой.
Когда Спартанец вошел, женщина улыбнулась и заговорила. Он не понял ее слов и только поклонился в ответ. Аристотель отложил свою кисть и встал. Он обмолвился с женщиной парой слов, и та размяла спину и поднялась. Маг проводил ее до двери, отвел на лестницу и вернулся в кабинет.
- Я и не заметил, что уже так поздно, - сказал он, перейдя на греческий.
Парменион стоял перед наброском. - Поразительное сходство. У тебя великий талант.