На заре хлопцы возвратились к месту стоянки, нагружённые всяким добром. Колхозники охотно поделились с партизанами своим добром.
— Носите, хлопцы, на здоровье, да крепче бейте фрицев проклятых!
Одна женщина, к которой партизаны не зашли, выполняя приказ комиссара, выбежала и зазвала к себе макеевцев.
— Вы что же, сынки, меня обошли?
— Да видите ли, мамаша… — замялись партизаны.
— Вижу, вижу! — сурово говорила старуха. — Мои сыны в Красной Армии. Придут, что я им скажу?
Елозин стоял перед старухой и широко улыбался.
— Вот возьми, — добродушно–ворчливым тоном говорила старуха, подавая ему красивый полушубок жёлтой дубки, отделанный белой мерлушкой, с белым меховым воротником.
— В самый раз моему командиру.
А когда шубу принесли Макею, он сказал:
— Комиссару это, и никаких разговоров.
— Нэ к лицу мнэ эта бэлая мэрлушка, — отшучивался комиссар.
— Дареному коню в зубы не смотрят, — в тон ему шутил Макей, — к лицу будешь выбирать после войны в «Ереванторге».
— Вот хитрый авчина! — ворчал Хачтарян, напяливая шубу.
Но она оказалась не по плечу ему.
— Видишь, мала.
— Да, — с сокрушением рздохнул Макей, глядя, как шуба обтянула могучую грудь комиссара так, что еле не лопалась по швам.
По общему приговору шубу пришлось надеть Макею.
— Добро, — сказал с восхищением Макей.
И хлопцы, одобрительно щёлкая языками, шумно повторяли в один голос:
— Добро!
Саша Догмарев приволок комиссару широченную шубу чёрной дубки со множеством сборок в талии и с грудью, расписанной жёлтой и красной нитью.
Командиры рот Карасёв, Крюков и Бабин доложили Макею, что все хлопцы одеты и обуты. Почти на всех теперь были тёплые пиджаки, малахаи, кожаные или валяные сапоги.
Утром партизан нельзя было узнать. На лицах сияли улыбки, всюду слышался весёлый гомон. Цыганёнок Петых Кавтун в кругу смеющихся хлопцев выплясывал что‑то бесшабашно–разгульное, с выкриками, с посвистом. Вот он остановился, смеющийся, разгорячённый, и запел с цыганским акцентом о бирюзовом колечке, которое, сверкая и искрясь на солнце, покатилось по зелёной траве–мураве, а она, любимая, ушла и скрылась в темноте ночи. Партизаны хлопали в ладоши, а он уже опять носился, как чёрный бесёнок.
— Приготовиться! — послышалась команда.
Толкаясь и перебрасываясь шутками, партизаны расходились по своим подразделениям. Все готовились к походу. Командиры рот Крюков, Карасёв и Бабин стояли перед своими ротами. Макей в короткой шубке, опушённой белой мерлушкой и опоясанной ремнями, подходил к первой роте. Из‑под чёрных усиков его торчала дымящаяся трубка. Рядом с ним в широченной шубе в сборках, тяжело ступая, шёл комиссар Хачтарян. Оба о чём‑то оживлённо разговаривали между собою, — видимо, о партизанских шубах. Их сопровождали Миценко, Елозин и начштаба Стеблев.
Лисковец тоже был в новой шубе. Макей поймал на себе его косой исподлобья взгляд и злую улыбку и отвернулся к комиссару:
— Что ты скажешь об этом типе?
— Ты пра Лискавца?
— Верно. Как это ты догадался?
— Я сам о нём думаю. Не спасался ли, кацо, он сам от сэбя? Где его прэслэдователи, что по нему стрэляли?
— Говорит, что скрылись, как увидели нас.
— Да, тут нада памазгавать, кацо.
— Гармонь ломаную по какой‑то чёрт таскает.
И оба замолчали, погрузившись каждый в свои думы.
— Пора! — вдруг решительно сказал Макей и велел трогаться.
Партизаны пошли вперёд, навстречу неизвестному. И все в это время пожалели, что нельзя спеть что‑нибудь такое бодрое, размашистое, чтоб ноги сами оттопывали километры. Долго шли они полями и перелесками, обходя вражеские гарнизоны. Хмурый день клонился к закату, когда вдруг кто‑то крикнул, что впереди река.
— Да это Днепр, хлопцы! — сказал Ропатинский и в голосе его послышался не то испуг, не то вопрос.
На берегу широкой полноводной реки, высоко поднявшейся в связи с осенними дождями, кучками толпились партизаны. Все смотрели на тот берег. Далеко он! Макей, насупив брови, молча дымил трубкой. На одну из старых сосен забрался Коля Захаров.
— Ничего не видно? — спрашивал его стоявший внизу Елозин.
— Вижу.
— Чего?
— Москву.
— Мерещится она тебе, Москва‑то.
— Мерещится, брат, — говорил Захаров, внимательно, между тем, всматриваясь в каждую излучину на том берегу, в каждую чёрную точку.
— Кричи «ура», Андрюша. Лодка! — с этими словами Захаров камнем слетел на землю и оба бросились на поиски Макея.