— Конечно, не за письменным столом, — буркнул Макей и передал донесение комиссару. — По твоей части, комиссар.
Комиссар углубился в чтение иероглифов Потопейко, по–детски выпятив нижнюю, чуть утолщенную губу.
В это время сидевшие за небольшим столиком горячо спорили. Начштаба Стеблей, тыча красным карандашом в карту–километровку, доказывал Ёрину что‑то. А Ёрину многре из того, о чём говорил Стеблев, казалось нелепостью. Макей хитро щурил глаза и сосал свою трубочку, направляя на спорящих клубы едкого дыма. Некурящий Ерин задыхался, кашлял и отмахивался не то от дыма, что лез в нос и страшно щекотал в гортани, не то от суетливого и упрямого начштаба.
— Ну, довольно, — сказал спокойно Мэкей и глаза его сразу стали холодными и колючими. —Оба вы порете горячку. Но командир разведки, сшибаясь, более прав, чем ты, Федор Кузьмич. Чем больше пошлем мы диверсионных групп, тем лучше.
— Но ведь тола нет, — возразил начштаба. — Кроме того, наши диверсанты не обучены. Сами скорее взлетят на воздух.
В разговор вмешался комиссар:
— Людэй надо абучит, кацо.
— Верно, — подхватил Макей и, обернувшись к Стеблеву, сказал:
— Приказываю, товарищ начальник штаба: организуйте сегодня же обучение всех новых диверсантов обращению с миной. Михась Гулеев покажет. А тол пусть добывают из невзорвавшихся бомб. Там тола на сто поездов хватит.
Стеблев удивленно поднял свои сросшиеся брови, но ничего не сказал. Он знал — спорить с Макеем бесполезно, да и нельзя. Начштаба вышел.
Ерин тоже хотел выйти:
— Ты подожди. Рассказывай, как и что…
— Пока всё спокойно. Установили связь с бригадами Белоусова, Османа, Изоха и Грациана. Говорят, что немцы притаились.
— Это знаю. Но чем тише ведут себя гитлеровцы, тем скорее жди от них чего‑нибудь этакого. Ведь эго обычный приём всех хищников. Когда тигр подкрадывается к своей жертве, он даже закрывает глаза или отворачивается в сторону.
— Вы правы, — подтвердил Клюков, начинавший уже тревожиться о том, пошлёт ли его Макей за пушкой, не раздумал ли. «У него семь пятниц на неделе», — шевельнулась где‑то осуждающая Макея мысль, который, действительно, частенько отменял свои решения «ввиду сложившейся обстановки».
— Действуйте, товарищ Клюков, — неожиданно сказал Макей.
Выходя из штабной землянки, Клюков натолкнулся на группу партизан. Среди них стоял Михась Гулеев и, держа в руках пенал для толовой шашки, что‑то деловито говорил своим слушателям. Тут же был Стеблев, не менее других интересовавшийся диверсионной работой. «Быстр на ногу наш начштаба», — не без гордости подумал о нём Клюков.
Вышел и Макей. С сияющей улыбкой наблюдал он за обучением диверсантов. Потом нахмурился. Словно только сейчас осознал он ужасный смысл этой науки, науки разрушения. В серых глазах проплыли холодные льдинки. Разрушать придется свое, родное: мосты, железную дорогу, что создано громадным трудом наших советских людей. Но так надо! Глаза его вспыхивали гневом и губы шептали: «Давай, давай, хлопцы, овладевайте наукой мести, острите зубы на лютых катов.
После войны всё восстановим. Всё сделаем — и мосты, и дороги, и всё прочее».
Лейтенант Клюков со своими спутниками — Румянцевым и Елозиным — уже более недели находился в пути. Они были уже за Друтыо. Шли лесными нехоженными тропами, мимо вражеских гарнизонов, застав и патрулей, рыскавших теперь по всем дорогам. Ночью вышли к деревне Буда, Могилевского района. Зашли в крайнюю хату, как было указано. На стук в сени вышла, старуха, но дверь не открыла.
— Што надобно?
— Орлы прилетели, — ответил полушёпотом Клюков.
— Шизые?
— Сизые, бабуля, с красным клювом.
Застучал отодвигаемый засов. Старуха завздыхала, заохала. Голос её сразу стал приветливый, мягкий:
— Сделайте ласку — заходите.
В хате тепло, уютно. Стены оклеены светлорозовыми обоями, на переднем простенке в большой рамке под стеклом фотокарточки. В центре молодой красивый парень в военной форме. На него обратил внимание Румянцев.
— Сын это, — сказала старуха, заметив, на кого смотрит Румянцев, — в Красной Армии он у нас. — Вылазь, Миколя! — обратилась старуха куда‑то в сторону печки.
Появился молодой парень, перепачканный, в косматой серой пыли. Он застенчиво улыбался.
— Думал, опять эти бобики идут, — сказал он. — За пушкой, што ль, дядя?
— За ней.
Елозин широко улыбался, видя, как поспешно, двигаясь боком, как‑то неуклюже начал одеваться молодой хлопец.
— Может, с нами пойдешь? — спросил он его.
Лицо паренька вспыхнуло стыдливым румянцем.