Ребята расхохотались. Не всем же, в самом деле, быть героями. Хватит с неё и того, что она печатает газету, журнал «Чапаевец», воззвания к народу, сводки Совинформбюро: каждому своё! По правде сказать, она в Кличеве хватила горячего до слёз. И там вела себя мужественно. Лось чудеса рассказывал о ней.
— Тише, Макеи сюда идёт.
— Веселый! — сказал, улыбаясь, Прохоров и туг же на все пуговицы застегнул кожанку.
Хотя Макей и не улыбался, лицо его сияло и сразу чувствовалось, что на сердце у него большая радость. Трубка–носогрейка дымилась, словно паровозная труба. Партизаны встали, повернулись лицом к подходившему Макею, вытянулись, держа руки по швам.
— Здравствуйте, хлопцы!
— Здравствуйте, товарищ комбриг! — ответили ему хором.
— Как живете? — спрссил он их.
Макей знал, что они сейчас же начнут жаловаться на скуку и каждый будет предлагать свой план разгрома того или иного вражеского гарнизона.
— Диверсия — это, конечно, хорошая штука, полезная, но бой лучше, начал Потопейко.
— Это почему же?
— Ну, что там? Гулеев подложит мину, на неё налетит поезд — бух–бах и всё.
— А тебе чего? — допытывался Макей. — Руки, что ли, у тебя, Павлик, чешутся?
— Вот именно, товарищ комбриг! Хочется своими руками схватить их за глотку! Загрыз бы…
— Значит, и зубы чешутся?
— И зубы.
— Иу, добро, хлопцы. Готовьте оружие. Партийное собрание сказало свое слово.
— Даёшь Дручаны! — крикнул Догмарев, когда Макей отошёл от них, направляясь в штабную землянку.
«Странно, почему Догмарез призывает идти на Дручаны?» — спрашивал себя Макей. Он, собственно, и сам думал, что пора положить конец дручановской полиции.
Отряд жил большой политической жизнью. Анатолий Ужов обеспечил прекрасную работу своей рации и держал отрядное командование и партизан в курсе всех событий, происходивших на Большой Земле. Выступления товарища Сталина, решения Центрального Комитета партии или Совнаркома тут же оглашались. На партийных собраниях обсуждались все вопросы текущей жизни отряда, Без предварительного решения партсобрания Макей не решился бы ни на одно более или менее крупное дело. Сила Макея и комиссара Хачтаряна была именно в парторганизации, они умело опирались на неё.
Когда Макей пришёл в штаб, там сидел Пархомец и, как всегда, подтрунивал над писарем Макуличевым.
— Стар уж я, чтоб надо мной смеялись, — сердился Макуличев.
— Брось стариться, Макулич!
— Доживи‑ка до моих лет, Иван Егорович.
Макей молча сел за свой стол и попросил к себе Пархомца. Тот подошёл, не переставая улыбаться. «Весёлый, чёрт. За это его, видно, и любит моя сестрёнка», — подумал Макей, глядя на парторга.
— Слушаю вас, — сказал серьёзно секретарь партбюро.
Макей стал развивать перед ним план разгрома Дручанского гарнизона. Одновременно с Дручанами должны быть уничтожены остальные семь вражеских гарнизонов, находившихся в зоне Дручан, в том числе: Семиковка, Маковка, Глубокий Брод и другие.
— Цепными псами стоят у нас на пути эти гарнизоны, — сказал Макей. — Сколько сни нам вреда принесли! И до беды недалеко. Хлопцы на них зубы точат. Сегодня Догмарев кричит: «Даёшь Дручаны!».
В это время в штаб вошёл заместитель комиссара по комсомолу Василий Закалов.
— Вот с ним надо потолковать, — показал на него трубкой Макей.
Закалов понял, что с ним хотят о чём‑то поговорить, но не спросил о чём, а Макей не сказал. Придёт время, узнает. Он взял какие‑то бумаги и вышел.
После женитьбы Макея хлопцам стало казаться, что Макей начал действовать слишком осторожно. Прямо говорили: не стало в нём той удали, с которой он бывало водил их на боевые операции. Не далее как вчера, Макей должен был выйти на диверсию с одной группой, а Броня расплакалась прямо при всех. У неё уже был сильно заметен живот, и доктор Андрюша говорил, что в этом положении все Женщины бывают склонны к слезам. Однако ведь Макей не поехал! Он остался в лагере и целый день не выходил из землянки, сказавшись больным.
— Знаем мы, чем он болен, — говорил не воздержанный на язык Румянцев. — Сердечная болезнь. Вот!
— Порок сердца, говоришь?
— Порок, только другой. Обабился хлопец.
И только былая слава Макея сдерживала партизан от более громких насмешек.
— Вот к примеру, — распространялся кто‑нибудь, — не будет её, бабы‑то, Макей опять развернется.
Вскользь эту мысль высказал на партийном собрании и инженер Новик. Макей так и вспыхнул, но смолчал, закусив губу. До него уже давненько стали доходить эти разговоры, и он крепко задумался. Главным осведомителем его был племянник Костик, болезненно воспринимавший критические замечания партизан о герое его мечты.