Как раз в это время из‑за быстро мчавшихся туч выглянула полная луна. Ивану Свиягину показалось, что это не тучи, а луна куда‑то стремительно понесла: ь, разрывая чёрные косматые облака. Он сказал об этом Алексею Байко, с которым особенно близко подружился за последнее время. Оба они имеют высшее образование, оба любят литературу и уже подумывают об издании партизанского журнала. У обоих у них молодые жёны остались на оккупированной немцами территории и они частенько беседуют об их судьбе. Невесёлые это беседы!
— Смотри, Леша, как несётся луна.
— Да, красиво, — отвечает Байко, а сам думает не о луне, а о другом: «Куда эго мы идём? Почему Макей из этого делает тайну?»
Но вот Макей остановил свой небольшой отряд, и, собрав всех в кружок, начал объяснять предстоящую операцию.
— Как на новогодний бал–маскарад наряжаемся, — шепнул Коля Захаров Даше, когда она стала прикалывать ему на левую руку выше локтя белую повязку с предлинной немецкой надписью.
— А ведь сегодня канун нового года, — сказал вдруг Иван Пархомец. Это вызвало бурное движение и оживлённый шёпот, так что Макей вынужден был сделать замечание.
— Вот мы и ознаменуем новый год боевой партизанской вылазкой, — сказал комиссар.
У всех приподнятое, возбуждённое настроение, которое обычно появляется после долгих приготовлений к важным, ответственным делам. Только Федя Демченко с неизменным баяном за спиной стоит в стороне молчаливый, задумчивый. Он не увлекается пагубным, как ему кажется, легкомыслием. Склонный к самоанализу и мечтательности, он часто становится каким‑то подавленным. И как только согласуются черты характера этого человека, так горячо любящего жизнь и умеющего играть самые увлекательные и заразительно–веселые напевы, с его пасмурным видом и какой‑то постоянной внутренней тревогой? «Вот они устроят нам бал-маскарад», — думает он. Но никому об этом не говорит, и не из‑за боязни быть осмеянным, а ради золотого правила, которому учат Макей и его комиссар: «Идёшь в бой, думай о победе — тогда победишь».
Когда Даша, Мария Степановна и Оля Дейнеко нацепили всем партизанам вражеские атрибуты, Макей осмотрел каждого и, оставшись, видимо, довольным, улыбнулся.
-— Смотреть не могу спокойно на такие нашивки, комиссар. Родного брата, кажется, убил бы. Но это к делу не относится…
Сырцова душит кашель. При свете луны, на миг вынырнувшей из‑за туч, Макей видит бледное, изнурённое лицо комиссара.
— Как ты себя чувствуешь, Вася?
— Ничего.
— Простыл ты крепко.
«Чаем с черникой надо напоить его», — подумал Макей и подозвал к себе Миценко.
— Вот что, в Бацевичах обязательно достань черники. Комиссара будем лечить.
Партизаны идут тихо. Оружие наготове.
Вот, где‑то совсем неподалеку, залаяла собака. Свиягин вздрогнул, остановился и мысленно выругал себя за трусость. Но странно: в этот миг остановились и остальные. А Байко зло прошипел:
— Вот стервоза, напугала как!
Вскоре в предрассветной мгле открылись Бацевичи. Туда идут макеевцы. Они намерены выдать себя за отряд кличевской полиции.
Раннее морозное утро. Поднимается жёлтокрасная заря. Над крышами из труб столбами валит дым. Никто не окликнул партизан. Только на главной улице к ним подбежал человек с редкой рыжей бородкой, без ружья, и с таким же, как у них, нарукавником.
— Вы откуда, господа? Как прикажете доложить о вас господину Эстмонту? Или вы к господину бургомистру? — затрещал полицай. Он отрекомендовался, чго является дежурным и что фамилия его Свиркуль{Сверчок.}.
— Фамилия, извините, пакостная, — хихикнул он.
«Да и сам‑то ты весь пакостный», — думает Макей, с трудом сдерживая нарастающий гнев. Кто‑то фыркнул, Макей оглянулся:
— Что за смех!
В голосе Макея прозвучала ярость, восхитившая Свиркуля, который принял этот окрик, как защиту своей персоны от пустосмешек, всю жизнь не дающих ему покоя. Забегая вперёд Макея и угодливо скаля беззубый рот, он уже спрашивает Макея как старого приятеля:
— Не на охоту ли к нам пожаловали? А то у нас двуногие волки завелись в Усакинском лесу.
Свиркуль многозначительно хихикает тоненьким голоском и самодовольно гладит рыжую, как хвост у дохлой лисы, бороду.
— Вот и дом господина Эстмонта, нашего начальника, — доложил Свиркуль и, откозыряв, хотел удалиться.
— Эй, ты, господин Сверчок, подожди! — окрикнул: его Сырцов.
— Это вы меня? — удивился полицай, не зная, как отнестись к подобной шутке.
— Да, тебя, мерзавец! — закричал Макей. — Миценко! Возьми!