— Не уходите! — крикнул Свиягин.
— Пошёл ты, герой, — выругался один из них, поднимаясь и бросаясь бегом. За ними стали подниматься молодые партизаны. Немцы были совсем близко. Теперь уже все бежали куда‑то на восток. Бежать было трудно — мешали густые заросли орешника, Свиягину мешала ещё и больная нога. Путь преградила речушка, через которую было переброшено два бревна. Здесь люди на минуту сгрудились, но по ним ударили из пулемёта. Стон, крик раненых. Свиягин устремился со своей группой вправо.
Когда начало темнеть, немцы прекратили преследование. Свиягин с товарищами вышел на поляну. «И вот считать мы стали раны, товарищей считать». Нет Костика, Оли Дейнеко, Лаврова, Дулебенца. Пропал Гобец. У многих были пробиты фуражки, полы пиджаков.
— Позвольте, — воскликнул с недоумением Свилгин, — а где же у меня сумка с патронами?
— Э! Друг, — отозвался Байко, у тебл её, никак, пулемётной очередью отрезало. Посмотрите‑ка!
И все увидели, что левый бок и пола зеленого бушлата Свиягина разорваны пулями. Свиягин попросил у товарищей патронов и вскоре в его кармане было их уже не меньше полсотни. Посовещались как быть, что делать дальше. Свиягин предложил разбиться на пятёрки и просачиваться через блокированные места, В этом спасенье. С ним все согласились. Со Свиягиным, однако, пошло не пять, а девять человек.
Тёмная ночь сгустилась над сумрачным Усакинским лесом, ставшим вдруг таким чужим и враждебным. Мнилось: за каждым деревом противник, смерть. Шли на юго–восток. Почему? Шли, как говорится, куда глаза глядят. С таким же успехом можно было идти и на северо–запад и в любую другую сторону.
Девять человек во главе со Свиягиным продолжали путь. Небо начало светлеть. Где‑то надо укрытьш. Партизаны решили углубиться в торфяное болото. Шли по зыбкой трясине, но воды не было. Нашли что‑то. вроде островка. Он был окружен молодым березняком. Вся площадь этого островка была в холмиках, покрытых высокой белесоватой прошлогодней травой. Партизаны легли в ямки между этими холмиками, завалили себя хворостинками и травой.
Утомлённые боями минувшего дня, ночным походом и волнениями, они начали уже было засыпать, как недалеко от них что‑то тяжело плюхнуло. «Что это?»
В воздухе возник верезжащий звук. Это мина. «Бух».
За ней вторая, третья. Некоторые плюхались в болото и не разрывались. «Неужели обнаружили? Но как?» Затрещал пулемёт. Редкие пули со свистом проносились над макеевцами. Падали ветки, срезанные пулями. Не было сомнения — обстрел. Пятеро хлопцев поднялись и сказали, что они не хотят быть пойманными, как мыши в мышеловке.
— Уж если умрём, — сказал Аверьянов. — то хоть в бою.
А самый молодой из них, почти ещё мальчик, Ваня Сова признался:
— Тут страшнее.
Это было верно. Но Свиягин не мог идти из‑за открывшейся раны на ноге. Казарин изнемогал от чирьев, которые сковали его тело. Байко не мог оставить Свиягина.
— Иди и ты, Алёша.
— Не чуди, Свиягин. Тебя я не оставлю.
— Так это ты из‑за меня? — воскликнул возмущённый Свиягин.
Байко притворился больным. Он вспомнил, что у него когда‑то был ревматизм.
— Ты же знаешь, что я больной: ревматизм в ногах.
На лице у Свиягина выразилось сомнение, он, покрутил головой и, протягивая из своей могилы руку пришедшему недавно в партизаны Аверьянову, умоляюще сказал:
— Гриша, чтобы с вами ни случилось, не выдавайте нас!
— Ты думаешь, что я пришёл сюда, как провокатор?
— Нет, я этого не думаю.
Но Свиягин думал именно это.
Несколько человек быстро ушли с поляны. За ними в росистой траве остался глубокий тёмный след. Вскоре затрещали автоматы. Ветки, срезанные пулями, густо падали на «живые могилы», в которых, затаив дыхание, лежали Свиягин, Байко и Казарин. Но какой ужас объял их, когда они услышали лай ссбак–ищеек и чужие нерусские голоса. Мороз пробежал у них по спинам.
— Пропали мы, Свиягин.
— Вполне возможно. По кой чёрт ты здесь, дурень? Ведь ты погибнешь из‑за меня.
И несмотря на трагическое положение, Байко нашёл в себе силы улыбнуться: «А ведь сам‑то поступил бы точно также».
Вот уже слышны шаги и немецкая речь. Собака шла, тяжело дыша. Свежий след, оставленный десятком ног только что ушедших партизан, бил ей в нос неуловимыми запахами и она смело тянула по нему вожака, державшего её на шнурке. На миг собака остановилась, подышала близ головы Байко, видимо, смущённая чем-то, но немецкий солдат, видевший перед сотой свежий след, сам поторопил её, приказав идти далыпз. Немцев было человек пятнадцать—двадцать. Некоторые из них прошли, едва не наступив на Свиягина: он мысленно уже готовился к мукам и страданиям. Двое сели на бревно, под которым лежал Казарин, зачерпнули из ближней лужицы воды, промыли ею себе лицо, руки и пошли дальше.