Рассказав это, женщина смолкла. Она не плакала, не царапала себе лицо. С седыми распущенными волосами сидела перед пылающим костром, уставив в него свой безумный взгляд. Партизаны предлагали ей есть, но она ничего не брала. Неподвижными глазами смотрела на пылающий костёр, словно что вспоминала, словно что старалась увидеть в этих игривых красных языках, пожравших её родное село, родную семью, её радости.
— Иди, отдохни, тётя, — предложили ей партизаны и, взяв под руки, увели: в один из шалашей лубочного города. Макей, освещённый пылающим пламенем костра, с потухшей трубкой в зубах, стоял у дерева. Он был задумчив. Стиснув зубы так, что трубочка хрустнула, Макей прямой, как столб, отошёл от костра. Тут ему попался комиссар, спешивший в пульвзвод для проведения политбеседы. Они вместе пошли туда.
Беседа комиссара была яркой, насыщенной фактами о фашистских зверствах, о нашей борьбе с этими людоедами.
После комиссара выступил Макей.
— Вас комиссар чему учит? — обратился он к пулемётчикам. — Учит ненависти. Вы крепко дрались под Дручанами, под Развадами, Рудней, Березовым Болотом, станцией Прибор. Вы спустили под откос около тридцати вражеских поездрв с живой силой и техникой брага, разрушили много мостов, шоссейных дорог, побили много фашистских оккупантов. Но этого егцё ма ло. Мало, говорю! Не щадя своей силы и самой жизни, вы должны бить врага, этого лютого зверя. Вот мы скоро пойдём в самое пекло, в самое логово этого зверя, не побоитесь?
— Нет, товарищ командир, не побоимся! — раздалось в ответ со всех сторон.
При тусклом пламени сальной свечи видны были суровые лица, пылающие гневной решимостью глаза. «Да, .эти люди пойдут на всё. До конца», — подумал Макей.
Рано утром следующего дня к Макею пришёл Свиягин. Макей уже сидел за столом и что‑то писал. Обернулся на скрип двери. Улыбка появилась на рябом лице:
— Что скажешь, журналист? А я вот путь-дорогу рисую, — сообщил Макей.
— Далеко?
— Хоть ты и журналист, а и тебе нельзя пока знать.
Свиягин подал потрепанный и порванный листок бумаги.
— Это письмо Михась Гулеев получил. Дядя, что ли, ему пишет.
С первых строк у Макея в глазах зарябило.
— Думаю поместить в журнал, — сказал Свиягин. — А кроме того, листовку выпустить бы надо. Прямо, как есть.
— Добро, — согласился Макей, подумав. — С комиссаром говорил?
— Он тоже говорит, что надо. Вот только машинки нет. Жаль погибла.
— От руки. Этак будет ещё ловчее. Больше теплоты, естественнее.
К вечеру было написано сто экземпляров следующего письма:
«Из деревни Збошен, Кировского района, Могилёвской области.
Здравствуй, Михась! Поклон тебе последний принесли твои родители. А теперь их уже и ветер разнёс по белу свету. Деревню нашу Збошен фашисты спалили, домов более ста. Мужчин заперли в сарае, а женщин в клубе. Потом всё это запалили, прямо с народом. Несколько мужчин спаслись из огня. Но их убили из автоматов. Я был в лесу и всё оттуда видел. Женщины сгорели со своими детьми. Что было крику только! Сгорела и наша тётка Марфа Курмелева с детьми и Юрик с ней. А муж её, Дмитрий Сергеевич, в Красной Армии, и не знает ничего. Придёт к пустому месту. И родители его сгорели и сестрёнка. Одна женщина выпрыгнула и окно и крикнула: «Придёт и на вас погибель». Не узнал я её. Немцы её пристрелили и опять в огонь кинули. Так что ты, Михась, воюй крепко. А я тоже не сплю. Кое-что делаю. Писать об этом не буду. Только знай, Михась, немецким фашистам и от меня влетает на орехи».
Это письмо разошлось по всей округе. Оно сыграло громадную роль в усилении дальнейшей борьбы с оккупантами.
Всю весну и лето партизаны вели борьбу с немцами и их холуями. Большие бои были под Новым Юзином, в Грибовой Слободе, в Шмаках. Отовсюду партизаны изгоняли врагов и с помощью населения жали хлеб, молотили его и увозили в свою зону. В деревне Долгое, под самым носом Чичевичского гарнизона, макеевцы также приступили к уборке ржи. Все женщины и девушки этой деревни с радостью откликнулись на призыв партизан. В течение трех дней рожь, принадлежавшая полицейским и бургомистру, была сжата и свезена в лес.
— В эти дни на железной дороге при выполнении боеврго задания, во время завязавшейся перестрелки между немцами и партизанами, был убит Гарпун. Говорят, что во время боя он дрался храбро. Он, кажется, сам искал пулю. Никто в отряде не пожалел о его смерти.