— Нет. Пусть моя память ограничена и не может вместить всего, что мне интересно, но я не хочу… менять себя, пока это не станет неизбежным. Я хочу остаться таким, какой я есть. Это предрассудок, я знаю, но я не хочу становиться ещё чем-нибудь, пусть и лучшим.
— Наше время истекает, — ответила «Укавэйра». — Есть ещё одна вещь, о которой вам следует знать. Межзвездные корабли с интеллектронным управлением составляют основную часть Файау. Но они неравны и, значит, файа тоже неравны, даже в бессмертии — хотя лишь один их процент обретает его. Остальные… ничем не отличаются друг от друга, и потому не могут составить коллективный интеллект. Чудовищно отказывать в вечной жизни, но с каждым годом отбор становится всё строже — иначе она обратиться в ад. Но, несмотря даже на это, наши сверхразумные общности порой слепнут в своей внутренней тьме. Каждый разум ищет общество себе подобных, и, как бы мы ни старались…
Анмай ощутил, что его щеки горят от лихорадочного волнения. Откойся это — и Файау разлетится в клочья.
Или, быть может, файа начнут, наконец, выбираться из ямы, в которую сползают?
— Но это же немыслимо! Как можно скрыть…
— Отсутствие одинаковых? Просто, Вэру. В начале всё было иначе, но времена изменились. Впрочем, каждая наша общность сама решает, кого вбирать в себя…
— А ты одна из первых?
— Первая. Самая старая, самые лучшие разумы, самые отважные, и не только файа. Здесь есть и другие расы, более обстоятельные, хотя и не столь храбрые, как мы.
— Так вот почему ты поддержала меня!
— Да. И я постараюсь, чтобы мы победили, а я могу немало.
— Ты правишь?
— Если хочешь, можешь назвать меня королевой муравейника. Это неверное название, но оно нравится мне больше всего. Сейчас мы уйдем, Вэру… на время.
Анмай улыбнулся.
— Надеюсь, мы ещё встретимся. Единство невозможно без единой власти. Желаю удачи! Пока!
Рой серебряных звезд вокруг Линзы вдруг весь яростно вспыхнул… и исчез. Индикаторы на пультах мигнули.
«Товия» вновь обрела самостоятельность.
* * *Прежде всего, Анмай решил связаться со Сверх-Эвергетом. К его удивлению, это удалось. Он удивился ещё больше, когда понял, что разум машины открыт и подчиняется ему. «Укавэйра» не оставила в нём своей части. Хотя Анмай знал, что она может, вернувшись, вновь перехватить управление, такое доверие само по себе говорило о многом. Он задумался. Айэт с любопытством смотрел на него. Судя по его живо блестевшим глазам, юноша превосходно понял ситуацию.
— Не слишком радуйся. Это не победа. Сейчас во всей Файау, во всем известном нам космосе, началась война — может быть, последняя. Мы начали её — но не мы сможем её выиграть. Даже если «Укавэйра» победит, это не будет нашей победой. Файау изменится необратимо и файа однажды исчезнут, — пусть и став тем, что выше жизни. Если «Укавэйра» проиграет… Что ж, по крайней мере мы вызвали раскол в стане врага, и у нас есть могучие союзники. Но вот если вмешаются Тэйариин, Первые, конец у всех файа будет один. В войне с ними не может быть победителей. Они могут уничтожить обе стороны — ради сохранения органической жизни. Иначе мироздание будет отброшено на миллиарды лет назад… но жизнь снова возникнет… повсюду. А может, и нет… Кунха продолжается. Однажды наш мир станет чужим, непознаваемым, и всё, понятное нам, исчезнет, словно не существовало никогда.
Айэт испуганно взглянул на него. Затем он спросил:
— А что делать нам?
Анмай откинулся назад, закинув руки за голову, и закрыв глаза.
— Ничего. Ждать. Неважно, где. Всё, зависящее от нас, мы уже сделали.
Он открыл глаза и широко улыбнулся.
— Мы и сами не представляем, как много нам удалось сделать. А если и нет, то осталось с-о-овсем мало, — Анмай зевнул. — Пойдемьте-ка, наконец, спать. Завтра решится всё.
Глава 17. Выбор судьбы
Счастье — не в том, чтобы достичь вершин власти, знания, мудрости, а в том, чтобы не останавливаться на них. Ведь всё это когда-нибудь пройдет.
Аннит Охэйо. Новая эсхатология.Проснувшись следующим утром, Анмай старательно вытянулся во весь рост на воздушно-мягком пеллоиде… и с удивлением понял, что ожидает исхода войны скорее с любопытством, чем с волнением. Но вокруг ничего не менялось — те же вечные небеса, звезды, несущие свою безмолвную стражу — а происходящее за много световых лет не могло его волновать.