Потом, усталые, они замерли, закрыв глаза, в дремотном покое. Анмай вдруг ощутил неожиданный стыд — ему хотелось более чистого выражения своей радости… но вот только какого?
— Знаешь, — тихо сказала Хьютай, вытягиваясь в кольце его рук, — мне не дано твоего предвиденья, но я всё же вижу, как окончатся наши приключения… когда мы будем действительно счастливы. Представь себе закат… ясный… мы, нагие, усталые от любви, сидим на выступе скалы, на пустынном, просторном берегу моря… а рядом сидят наши дети… тоже нагие… они ещё не выше пояса мамы и я знаю, что сейчас зачала им ещё одного братика… или сестру… их двое… нет, нет, трое — между нами сидит один славный мальчик лет семи, похожий на тебя. Ты можешь это представить?
Анмай постарался… и его лицо вдруг вспыхнуло от счастливого стыда.
— Ну, я не знаю… это как-то… я даже не думал… но мне нравится. Хотя… знаешь… я в это верю.
— Я тоже. Правда, мне кажется, что это будет где-то бесконечно далеко… и в бесконечно далеком будущем… когда всё остальное, кроме нас, уже останется в прошлом. Но это будет, Анмай, обязательно. И поэтому я не боюсь.
Не дожидаясь их приказов, «Товия» содрогнулась, и плавно пошла вверх.
Глава 18. Души
Наука, создавая всё более грандиозные модели мироздания, низводит человека, жизнь, разум на положение ничтожной подробности в Космосе. Мертвая природа бездушна и безжалостна, но хуже того — она вечна, позволяя человеку познать весь ужас его конечного бытия в бесконечной Вселенной.
Но что, если даже мертвая природа тоже смертна?
Аннит Охэйо. Новая эсхатология.«Товия» поднималась быстро. Едва она прошла сквозь зияющее отверстие в небе, лепестки нейтрида, мертвые в течение двенадцати тысячелетий, ожили и затянули дыру, навсегда скрыв от них сердце Линзы. Айэт восстанавливал то, что сокрушили его предки.
Внутри центральной башни Линзы был кромешный мрак и пустота, словно в межзвездном пространстве. Реактор «Товии» засиял бездной мертвенного синего огня, окруженного бледным куполом света, и она, быстро набирая скорость, помчалась вверх, к единственной звезде этого неба — пробитому «Увайа» отверстию. Анмай понял, что никогда не узнает, зачем сюда пришли файа. Впрочем, теперь это уже не было важно.
* * *Через несколько часов они миновали мгновенно затянувшуюся дыру в стене башни и, огибая солнце, устремились вверх по исполинской дуге. Вэру был рад, что не пришлось вновь входить в не-пространство — их прощание с Линзой растянулось на сутки. За это время непрерывно разгонявшаяся «Товия» поднялась на два миллиона миль, к колоссальным люкам в её крыше.
Сверху центр Линзы был похож на огромный макет. Исполинский шпиль башни, увенчанный огненным шаром солнца, смутное кольцо города, окружавшая его чернота океана, отделенная ниточкой серебряного света от пустой серой изнанки проекционных зеркал — всё это казалось игрушечным и нереальным с высоты. Замыкавшие мир исполинские трубы Засолнечной Стены лишь усиливали впечатление. А от крыши Линзы её поверхность была уже почти неразличима.
Вэру показалось, что она меняется, но он не решился убедиться в этом. Его мучила тоска. Он тосковал по безвозвратно утраченному Айэту и не только по нему — по всему обществу людей и файа, которое покинул. Никогда раньше с ним такого не случалось.
Его отвлек лишь выход наружу. Люк — десятимильный круг из тонкого, словно бумага, нейтрида — плавно сдвинулся под напором силового поля, открывая бездну звезд. Его окружали массивы не то машин, не то зданий, головокружительно вытянутые вниз. Соседние люки обрамляли такие же опрокинутые города.
Анмай в последний раз взглянул на невообразимый простор внизу. Кто населит его? В какие времена протянется его существование? Но представить это он уже не успел. Люк Линзы закрылся, навсегда отрезав его от мира, к которому он прикоснулся и который так и не познал.
* * *Затем он увидел звезды — миллионы ярких звезд. Среди них совершенно терялась звезда «Укавэйры». «Товия» устремилась к ней сквозь полярное отверстие магнитного поля Линзы. Оно придало ей немалое дополнительное ускорение — прощальный дар Айэта. При этой мысли у Вэру вновь сжало сердце, хотя он знал, что юный Айэт стал совсем другим — тем, кем ему стать не дано.
* * *Полет к далекой «Укавэйре» занял восемь дней — даже при непрерывном ускорении это совсем немало. Всё это время Анмай провел словно в полусне — ему не хотелось ничего делать, да и не было никаких дел. Он сделал всё, что должен был сделать. Осталось лишь то, чего он хотел. А вместо радости он чувствовал только тоску.