О том, что Саша - отступница и предательница, хотя и принадлежит к древнейшему роду, который одним из первых появился на земле, Марина узнает позже. Вся её недолгая жизнь пройдёт в поисках истинной представительницы народа джат кале мануш. Только у джат серые, как придонный лёд, глаза и рыжие волосы, хоть и прозывается народ "кале" - чёрные.
***
Минуло семь лет. Губернский город казался одним гигантским приютом для сиротствующего без Бога люда. Промышленные окраины покрывались густыми дымами из труб, кишели преступностью, нарывали недовольством со стачками рабочих. Городские рынки выбрасывали в вены-улицы тьму жаждавших убить за грош, надругаться над слабым и сильным, выпачкать в грязи недостаточно замаранное. И жизнь в каменных особняках почти ничем не отличалась от жизни предместий - всё та же тоска в преддверии нового века, всё то же отчаяние и безверие. Иное время клаксонами автомобилей и рёвом паровозов будоражило тину веков, поднимало наверх муть со дна жизни, кружило души в вихре смертельных заблуждений.
На улице Минина и Пожарского двухэтажный особняк отгородился от суеты и пыли небольшим садиком с двумя скамейками и клумбами. Из окон кухни по утрам не пахло кофе и свежевыпеченной сдобой, а к обеду - щами. В нём почему-то вообще не было кухарки. Только мрачная и бледная горничная мелькала иногда возле высокого крыльца, раздвигала занавеси на окнах, встречала подённых работниц. Массовые увольнения рабочих заставляли их жён бродить по городу, пытаясь перехватить даже самую плохонькую работёнку, которая бы помогла семьям протянуть ещё один день. Только вот беда - в этот особняк каждый раз нанимали новых подёнщиц.
А проживала в нём Верхозина Марина, колдунья, гадалка и медиум.
В шесть часов июльского утра, которое и дымы над заводскими трубами, и облака превращало в золотисто-розовую сахарную вату, что продают в кондитерских магазинах, у гадалкиного дома было людно.
Перед крыльцом чёрного входа толпились подёнщицы. На скамье расположились две дамы, одетые почти одинаково, как средней руки компаньонки, обитающие в купеческих или мещанских домах. Однако, судя по часам на цепочке, изящным башмакам и маячившей за воротами сада коляске, дамы были более чем обеспеченными. Кто знает, с чего им приспичило устраивать маскарад.
Одна из дам действительно была из самого что ни на есть высшего общества губернского города. Её супруг, архитектор, снискал славу за здания двух театров - драмы и оперы и балета, отстроил вокзал, три музея и пребывал душой в мире искусства и интриг внутри губернаторского кабинета.
А жена на пятом десятке полюбила молодого офицера, который не только годился ей в сыновья, но и являлся внебрачным сыном самого губернатора. А ещё он был женат на пренеприятной особе низкого происхождения, правда, сказочно богатой, любил роскошь и спускал сотни тысяч в заграничных поездках и за игрой в карты. На женщин не тратился, вся отпущенная ему страстность ушла в игру. Женщины сами давали ему средства для неё.
Но не постыдное увлечение привело архитекторшу к особняку гадалки, а вопрос жизни и смерти.
Когда бледная, как снятое молоко, горничная Вера поманила посетительниц от особой двери, которая вела к крутой лестнице на второй этаж, архитерторша даже встать не смогла от потери сил из-за душевного волнения. Вторая дама, её двоюродная сестра, обнищавшая и вынужденная просить приюта у богатых родственников, помогла ей подняться и чуть ли не поволокла по дорожке.
Вера подхватила архитекторшу под другую руку, и несчастная была совместными усилиями доставлена к гадалке.
Марина сидела за самым обычным столом со стаканом травяного чая. Комната тоже была самой обычной, без роскоши и всяких жутких атрибутов деятельности гадалки, как-то: черепов и других частей скелетов, мумий загадочных существ со всей земли, диковинных чучел и россыпи фальшивых драгоценностей.
Гадалка надменно спросила:
- Чему обязана счастьем видеть вашу светлость? Чем могу угодить столь высокочтимой гостье?
Архитекторша зарыдала:
- Спасите! Помилосердствуйте! Протяните руку помощи к погибающей женщине! Не княгиня я урождённая, а проклятая Богом грешница. Несчастнейшая из живущих...
Одного носового платка "несчастнейшей" не хватило, родственница тут же подсунула ей свой.
Марина со скукой наблюдала за дамами. Надо же - когда-то архитекторша, разодетая, с бонной и сыном, проезжала в коляске мимо девчонки, просившей подаяния. У этой оборванки умерла мать, других родственников не было. Еды тоже не было, о деньгах и речи не шло. А когда девчонка несолоно хлебавши вернётся домой в избу на двух хозяев, то найдёт новый замок на своей двери. И ночлега у неё не будет. Эта девчонка не станет завывать: "Помилосердствуйте! Спасите!" Найдёт стог сена и заночует в нём. А утром отправится на рынок - подбирать упавшее на землю зерно, картошку, всякую съедобину. И будет схвачена конной стражей. И примется молиться Богородице, чтобы не попасть во Введенский приют...
- Хорошо, я открою вам будущее. Предупреждаю... - начала Марина, но её прервал вопль архитекторши:
- Нет, не надо! Я без вас знаю, что будет: муж обнаружит пропажу облигаций и акций, ценных бумаг и денег. Потребует мои драгоценности. Они уже не мои, а невесткины, должны были перейти к ней после женитьбы сына. А их тоже нет... - изображая умирающую, а может, ощущая себя таковой, прошептала архитекторша и, закатив глаза добавила: - И... выгонит меня.