Граф, обезумев от душевной боли, поджег луг, от которого запылали фруктовые деревья, посадки, заблеяли в испуге овцы и разбежались. Весь замок был объят пламенем, зазвонил колокол, собирая народ тушить пожар. Замок спасли. Чудом уцелела дикая вишня, под которой позже поставили православный крест над могилкой графской дочери Капы. А через весну на этом месте вытянулся к свету дикий мак, стебель его был крепким, головка в соцветии сильная, с поверхности лепестки
казались желтыми в капочку. И тогда граф понял, что это душа его любимой дочери народилась в другом измерении. И он стал с трепетом ждать, когда раскроется чаша цветка и порадует лицом Капочки, когда зацветет мак и начнет плодоносить. Старый граф знал, что когда мак плодоносит, то и земля становится плодородней, урожай богаче. К тому же граф стал страдать бессонницей. Тоска по дочери иссушила его мозг, а дорогие лекарства ему более не помогали. Нечем было лечить свою душу, её равновесие, восстановить утраченные силы.
Шли вёсны, а чаша мака так и не раскрывалась, не созревала его коробочка, его соки были безжизненными, не пеклись более в графских печах пунцовые пироги с маком, не блеяли овцы, не пели звонко птицы, как в былую пору цветения маковых лугов, - всё приходило в запустенье. И тогда граф решил усыновить ребенка, дать ему свое имя, сделать его наследником замка. Но слава и богатство вещи приходящие, его же больше беспокоили старость и одиночество.
В поисках мальчика-сироты зашел граф в приют для детей беженцев. Но и в приюте никто не радовал седого графа, никто не ласкал его душу. Уж было сделал он шаг назад из ворот приюта, как увидел поодаль сидящего на земле смуглого мальчика, он игрался в куколку. Граф неожиданно рассмеялся, это был его первый радостный смех после смерти любимой дочери.
- Ты ж мальчик, дитя мое, а играешь в куколку? - Граф подошел ближе, присел и удивился. На куколке было красное платьице из лепестков мака.
- Старик, разве ты в детстве не играл в такие куколки?
- Нет, - сказал граф и снова заулыбался.
- Разве ты не католик?
- Нет, друг мой маковый, я православный. Граф отвернул ворот рубахи и показал крест. - Но это сейчас не столь важно, Иисус один, мой маленький несмышлёныш.
- Эту куколку я сделал из красного мака, отогнул его лепестки к низу коробочки, перевязал их травинкой, вот и получилось, что головка мака - это тело куколки, а лепестки - платьице. Красное платьице мальчика-служки в церкви у католиков за трапезой.
- Каков пострел! - Граф заглянул в глаза мальчика, они были карими, влажными, глубокими, словно подернутые росой, а когда зрачок расширился от удивления, графу показалось, что там зашелестел желтый мак. Бедному графу, возможно, везде мерещился загадочный желтый мак, который взошел на могиле его любимой дочери и до сих пор оставался девственником, не раскрывал цветок, не плодоносил, коробочка дикого мака не звенела семенами.
- Как зовут тебя, мальчик?
- Да зови меня хоть горшком, только в печь не сажай! Одни зовут меня Óлек, другие Александр. Я отзываюсь на тихий голос и не люблю, когда кто-то на меня кричит. Ну, а если ты хочешь знать мою легенду, то она очень
короткая. Меня нашли в маковом лугу, когда я только народился, завернутым в бархатное желтое одеяльце. Нашел меня странствующий монах, который решил утолить голод маковой росой. Только он раздвинул пышные маки, как увидел крошечный комок, который еще дышал. Монах забыл про свой голод, подхватил меня, поспешил к источнику, обмыл ключевой водой и отнес в приют для беженцев. С той поры монах иногда заходит ко мне в гости, надевает красное атласное платьице, и я иду с ним в монастырь, где прислуживаю ему во время скромной монастырской трапезы.
- А как зовут твоего покровителя монаха?
- Отец Беноний, - но он давно ко мне не приходил, и я от тоски, что сижу в приюте, стал играть в куколку-служку. Теперь ты понял меня?
Граф потрепал мальчика по голове и сказал очень тихо: - Хочешь, Oлек, стать моим сыном? Не смотри, что я такой старый и замызганный! Это я от тоски, от одиночества. Я граф. У меня есть красивый замок, но в нем нет наследника, а я уже стою одной ногой в другом мире.
- Но если придет за мной отец Беноний, что он скажет, когда поймет, что я предал его, ушел тайно к графу?