Он пожал плечами:
— И вот теперь это убийство может отбросить меня гуда, откуда я начинал ровно год назад…
— Скажите, а когда Леонард присоединился к вашей группе?
Выстроенная Родом сахарная стенка, покачнувшись, рухнула, и он снова принялся собирать кусочки сахара в кучу.
— Мильхау все еще набирал актеров на пьесу «Федора», когда в Нью-Йорке, всего несколько недель назад, объявился живой и здоровый Леонард Мартин и заявил о своей решимости начать все сначала. Конечно, он хотел сыграть Лориса Ипатова. Но Мильхау уже подписал со мной контракт на эту роль, а большая часть остальных ролей уже была роздана. Самое лучшее, что Мильхау мог предложить Мартину, была роль полицеймейстера Греча. Он был готов согласиться и на это, так как заранее был уверен в успехе. Конечно, он заслуживал лучшего. Он ведь не гримасничает, не играет в «театр», это настоящий актер, знающий свое дело.
— Ты тоже не «гримасничаешь», — возмутилась Полина, — ты тоже хороший актер, очень хороший!
— Ты действительно в этом уверена? — Род с большим удовлетворением глядел на нее, страшно довольный столь высокой оценкой.
— Это вы сообщили полиции о тех сплетнях и слухах, которые связывают ваше имя с Вандой?
— Н-нет, кажется, — он нахмурился.
— А ты считаешь, что нам именно так и нужно поступать? — воскликнула Полина.
— Все равно они выяснят. Они всегда занимаются тщательным выяснением личности, биографии всякого, кто каким-то боком причастен к делу. Они могут пройти мимо каких-то незначительных деталей, но всегда обращают пристальное внимание на сведения, которые многим известны, и всякая попытка что-то скрыть вызывает у них еще большее подозрение. Лучше вам все выложить и не дожидаться, пока они сделают это сами.
— Но что мы можем им сообщить? — спросил Род. — Послушайте, инспектор, Ванда Морли постоянно меня преследовала, но мне было наплевать на ее приставания, и я уверен, что при всем при этом я был ей абсолютно безразличен. Но если до вас дойдут кое-какие слухи, то, поверьте мне на слово, все это дым без огня. Но вы понимаете, доктор Уилинг, что подобный вздор стыдно нести перед кем угодно, не говоря уже о полицейском. Разве он поверит всей этой чепухе?
— Видите ли, — улыбнулся Базиль, — «В аду нет ярости сильнее, чем ярость презираемого мужа», особенно если ему вдруг предоставляется отличный случай заколоть ножом удачливого соперника прямо на сцене.
— Базиль! — негодующе воскликнула Полина. — Не говори этого даже в шутку!
— Полина, дорогая, — ласково сказал Род. — Он ведь только предполагает, что может сказать полиция.
— Я знаю, что предпринять! — Полина повернулась к Роду. — В полиции мы заявим, что мы помолвлены…
— Но я не…
— Ты это запросто можешь сделать. Стоит только захотеть.
Род отрицательно покачал головой.
— Ты же знаешь, я не хочу вмешивать тебя в эту грязную историю.
— Почему, собственно, и нет?
— Потому.
Из кусочков сахара Род выложил на столе звезду.
— Ты себе представить не можешь, какое удовольствие мы доставляем всем этим непристойным газеткам, что они сделают с нами, со всеми тремя, если только мы сообщим им обо всем, как это было.
— Со всеми тремя?
— Ты же знаешь, ты, я, Ванда — это известное всем трио старых друзей!
— Вы забываете о Владимире, — вставил свое замечание Базиль. — Принимая его во внимание, треугольник становится четырехугольником.
— Какое это имеет значение? Даже если тебя обвинят и убийстве, я все равно заявлю, что помолвлена с тобой!
Тогда они не смогут утверждать, что ты ревновал Владимира к Ванде, даже если это было на самом деле…
— Конечно, они могут сказать что угодно! — согласился Базиль. — Они могут сказать, что ты любила Рода, i он тебя нет. И они обязательно об этом скажут, если только им станет известно, что вчера была расторгнута наша помолвка.
В глазах Полины застыли слезы.
— Тогда, Базиль, ты должен найти убийцу, как я тебя спросила с самого начала. Полиция не станет выслушивать наших оправданий, но они прислушаются к твоим словам. Вчера вечером этот инспектор обращался с тобой, словно ты какой-то оловянный божок.