— Оставь это мне, — опередил я Джинкса. — Мы уже решили, куда отправиться.
— Ну и куда же?
— Никуда.
Она решила, что я пошутил, и посмотрела на Джинкса. И она сообразила, что это не шутка, когда я передал ему один из своих пистолетов.
— Мы остаемся здесь, — сказал я. — И на этот раз не спорить!
— Я и не спорю… — выдохнула она. — И никогда с тобой спорить не собираюсь. Ты просто чокнутый, а я собираюсь уехать отсюда подальше, — тут Холидей посмотрела на Джинкса. — Ты не подкинешь мне сотенку?
— Конечно, — он подошел ко мне. — Слушай, Ральф, почему бы нам не остаться вместе? Почему мы должны разбежаться в разные стороны?
— Это ее решение, и я здесь ни при чем. Дай ей сотню, и пусть проваливает хоть в самый Чикаго. Там она была счастлива со своими влиятельными дружками. В Чикаго у нее и врагов-то нет…
— О Господи… — снова вздохнула она.
— Все, что тебе нужно делать — это слушаться меня. Больше от тебя ничего не требуется.
— О Господи… — простонала Холидей, опуская сумку.
Рано утром люди из местной радиостудии привезли портативное звукозаписывающее устройство, фонограф, запасные иголки, микрофон и полсотни футов кабеля. Джинкс расплатился и прикупил у одного из них еще подержанный набор инструментов. После их ухода из спальни, где я держал ее все это время, появилась Холидей.
— Рискованно играете, очень рискованно, — запричитала она.
— Не понимаю, что тебя смущает. Сама же видела, как ведут себя копы, когда запахнет легким заработком. Если они за пять поколений ни капли не изменились, то почему это должно случиться в течение одного дня?
— Все равно…
— Может, ты попридержишь свои мысли при себе? Мне эта идея нравится. Все совершенно безопасно. Это ясно даже для меня. Иди лучше приляг и постарайся заснуть.
— А как ты заманишь их сюда, чтобы сделать эту запись?
— Легко и просто. У Джинкса ведь осталось еще восемнадцать сотен, — объяснил я. Она молча задумалась. Неужели мне всегда придется им разжевывать все до мелочей, чтобы объяснить свои замыслы? — Эти восемнадцать сотен шелестят очень тихо — ты вряд ли услышишь их на другом конце комнаты, но любой коп распознает за милю. Дело в том, что их уши очень хорошо слышат этот шорох, уж так они устроены.
Она с сомнением покачала головой, поглядывая то на меня, то на Джинкса, который занялся звукозаписывающим устройством и не обращал на нее никакого внимания.
— Иди приляг, — посоветовал я ей. — Постарайся уснуть. С аппаратом все в порядке? — спросил я Джинкса.
— Вполне. Отличная штука, — тут он извлек микрофон. — Подыскиваю для него место.
Он уселся на диван и взял в руки небольшой радиоприемник, стоявший на столике, как бы примериваясь.
— Я спрячу его здесь, — наконец заговорил он, — вытащу динамик и поставлю на его место микрофон, думаю — сойдет.
— Я тоже об этом подумал. Как раз за этой стеной находится встроенный шкаф. Можно просверлить отверстие прямо за диваном, и никто ничего не заметит.
— Послушай… — перебил он. — Не надо за меня думать. Думай лучше за нее, а за меня не надо.
Когда все это закончится, все козыри будут в моих руках, и я покажу тебе, кто здесь думает.
— Я просто хотел помочь, — сказал я вместо этого.
— Мне не нужна помощь, — огрызнулся он. — Иди приляг и постарайся уснуть.
Джинкс отправился в спальню и осмотрел шкаф. Через минуту он вернулся.
— Подойдет. Все будет о’кей.
Я посмотрел на Холидей.
— Ты слышала, что он сказал. Смотри веселей…
Глава 7
Я вышел из автобуса на углу, испытывая истинное удовольствие от того, что могу делать это с видом человека, многие годы пользующегося этим маршрутом, ветерана, так сказать. Привычное, обыденное поведение вызывает подозрение меньше всего. Любой посторонний на этом месте будет много суетиться, расспрашивать окружающих, постарается выяснить, где ему выходить, обычное дело для любого чужака. Но я всегда щепетилен в такого рода делах. До мельчайших подробностей я повторял действия человека, для которого все происходящее обычное рутинное дело. И поскольку на меня никто не обратил внимания, я был уверен, что мне удалось поймать удачу за хвост.
Мой путь пролегал вдоль по улице прямо к гаражу Мейсона, и я смешался с пестрой полуденной толпой. Навстречу мне шли девушки и женщины с ярко накрашенными губами, парни в полотняных костюмах или рубашках, фетишисты всех мастей — любители сигарет, сигар, трубок и зубочисток. Этих фетишистов легко было распознать с первого взгляда, но одному Богу известно сколько тут таких, главным грехом которых была серость и посредственность: обычные, простые, ужасно заурядные люди, пушечное мясо на случай войны. Какова же цель жизни у этой шумной толпы копошащихся ничтожеств? Пара долларов прибавки? Гамбургер с картошкой на обед?
Перед витринами Хартфорда было спокойно. Мальчишка за овощным лотком поправлял пучки салата, дворник подметал тротуар. Кругом царила рутина.
Гараж Мейсона выглядел не лучше, кругом тишина и спокойствие, но это была неправда, ведь именно поэтому я сюда и заявился. Полицейские упустили Джинкса и теперь расставили засады. Одна из них наверняка находилась в гараже, на тот случай, если он попытается добраться до Мейсона. Там скорее всего дежурили люди в штатском — один на телефоне, другой у служебного входа — я-то уж знаю о чем говорю. Полицейские приемы похожи на геометрические задачи — все по правилам, и ответ всегда в конце книжки.
Я задержался в дверях, и человек в штатском, стоявший у стола с телефоном, тупо посмотрел в мою сторону. Ему было уже за пятьдесят, это был полицейский со стажем — его лицо просто излучало злобу, а такое выражение можно приобрести только после долгих лет службы в полиции.
— Ну? — поинтересовался он.
— Могу я видеть Мейсона?
— По какому поводу?
— Я насчет машины.
— Какой машины?
— Любая сойдет, мне нужно кое-что перевезти.
— И куда ты направляешься?
Коварство и осторожность предстало передо мной в совершенно новом обличье — с животиком и в громадных ботинках. Выслеживая зверя на охоте, не забудь удостовериться, что идешь за ним против ветра, с крайней осторожностью двигайся в чаще леса, постарайся не наступать на сухую ветку и не шуршать листвой. Заруби себе на носу, что зверь вверяет свою жизнь своим чувствам: зрению, обонянию и слуху; а поскольку охотник не знает, до какой степени они развиты у дичи, то он всегда должен вести себя крайне осторожно и быть начеку.
Своими вопросами мистер Большеногий немало пошелестел листьями в кустах.
— Да никуда я не собираюсь, — успокоил я его. — На самом деле. Просто хочу подождать здесь, покуда Мейсон и инспектор Вебер не появятся. Правда, инспектор хотел, чтобы я поскорее убрался из города. Так что лучше позвать сюда Мейсона…
Он глупо уставился на меня, затем нахмурился, и на широких скулах заходили желваки. Пожалуй, он даже не удивился, что его инкогнито было сразу раскрыто. Похоже, эта мысль еще только зарождалась в бездонных глубинах его сознания. Ход процесса легко читался у него на лице. И, наконец, его прорвало.
— Так инспектор нашел тебя… — медленно выдавил он.
— Да.
Другой субъект в штатском, ошивавшийся у задней двери, вошел в контору. Ему было около тридцати, — слишком молод, чтобы приобрести соответствующее выражение лица, но этот бутон уже готов был вот-вот зацвести.
— Что здесь происходит, Рей? — поинтересовался он.
— То же, что и всегда. Нас по-прежнему держат за простаков. Инспектор Вебер хочет, чтобы этот парень убрался из нашего города, — бросил тот на ходу, направляясь к двери. — Мейсон! — его голос мог быть слышен в самом дальнем закоулке гаража.
Все это время молодой полицейский не сводил с меня глаз. Было видно, что они оба обескуражены.
— Где Джинкс Рейнер? — спросил он.
— Понятия не имею, — заверил я.
— Возможно, — сказал Рей, возвращаясь на место, — он приберегает его для инспектора.