— Заметно. Вы приняты у них в доме?
— Что-то вроде того. Мой отец в молодости был другом его отца.
— Здесь или в Вашингтоне?
— В Вашингтоне.
Пора было уже начать строить фундамент своей легенды…
— Вы сюда надолго?
— Думаю, навсегда…
Она подняла голову и улыбнулась, от танца и коктейлей ее щеки загорелись румянцем. Я заметил, что у нее очень красивая грудь.
— Хорошо. Тогда это не последняя наша встреча. Вы родились в Вашингтоне?
— В Мэриленде.
— Я знаю, это на юге.
— Проклятый акцент…
— Он очень мил.
— Вы и в самом деле так считаете?
— Да.
Сукин сын, это как раз для тебя. Веселые, приятные люди, дружески настроены и просто очаровательны, это как раз мой мир. Эдип умер. В качестве зятя Эзры Добсона я без всякой борьбы за право подняться выше уровня посредственности сразу приобрету и престиж, и положение в обществе. Ну и подумаешь, на Маргарет бросают любопытные взгляды. С этим можно справиться. Где же еще мое слабое место? В качестве ее мужа и зятя Эзры Добсона мои фото будут появляться в газетах, но отпущенные усы и железный тыл послужат надежным прикрытием. Вот это карьера! Еще никто в истории человечества не брал такую вершину одним скачком…
— Кажется, вы отвлеклись, — послышался голос Марты..
— Извините, эта мелодия напомнила мне…
— Она разбила ваше сердце?
— Никакой романтики. Просто она напомнила мне о Миссисипи.
— Миссисипи? Где это?
— Я знаю где и могу найти с завязанными глазами. Однажды провел там целое лето на строительстве…
Кто-то тронул меня за плечо. Джонатан. Мы с Мартой остановились.
— Мне показалось, я смогу удержать ее, — сказал он, — но лучше все-таки тебе поговорить с ней.
— Что-нибудь серьезное?
— Ей просто надоело, вот и все. Хочет уйти.
— Но мне казалось, она сама предложила пойти сюда.
— Да, это так, но теперь она изменила свое решение. Поговори с ней.
— Может быть, лучше сделать это мне самой? — предложила Марта.
— Нет, — возразил он, — пусть лучше Поль.
— Конечно…
Я вернулся к нашему столику. Маргарет даже не взглянула в мою сторону.
— Может, выпьем чего-нибудь?
Она повернулась ко мне.
— Не стоит обращаться со мной как с ребенком.
— У меня и в мыслях не было. Просто хочу предложить лекарство от скуки. Почему бы тебе не выпить?
— Нет желания.
— Тогда предлагаю немного потанцевать. Если ты расслабишься, все может показаться не таким уж унылым. Послушай…
Оркестр заиграл «Я сдаюсь, дорогая».
— Хорошая мелодия. Пойдем… — я слегка тронул спинку ее стула, как бы предлагая присоединиться ко мне. Наконец она встала, я взял ее за руку, и мы направились в соседний зал.
— Неужели ты не понимаешь, что мы и минуты не оставались наедине с тех пор, как уехали из дома?
— Ты не права, но к чему такая спешка? У нас еще будет впереди множество таких минут…
Она выжидающе посмотрела на меня.
— Именно об этом я и хотела поговорить. О чем вы беседовали с отцом?
— Не надо сейчас об этом. У нас еще хватит времени…
Я увлек ее за собой, и мы присоединились к танцующим парам. Тут меня ожидал сюрприз, который сразу же занял одно из первых мест в длинном списке приятных происшествий, случавшихся в моей жизни. Она оказалась великолепной партнершей, пожалуй, самой лучшей из всех, что у меня были. Маргарет двигалась в такт музыке, как бы пропуская ее сквозь себя и наполняя новым содержанием. Ее грациозность просто восхищала. Странно, она никогда не ассоциировалась у меня с танцами…
— Ты увлекалась хореографией?
— Немного…
— Заметно. Продолжаешь?
— Нет.
— Считай, что мы уже возобновили занятия.
Тут я замолчал, не желая говорить ей, как она великолепно танцует. Сейчас Маргарет могла и не поверить в мою искренность.
— Так что сказал тебе отец?
— Не здесь…
Она остановилась у открытой стеклянной двери.
— Ну, давай же потанцуем. Это было так прекрасно…
— Я хочу поговорить с тобой, — настаивала она.
— Ты прекрасно танцуешь. Без шуток, у тебя просто талант.
— Оркестр будет играть до утра, — не уступала Маргарет.
Я толкнул дверь, и мы оказались на открытой веранде. Вдали мерцали городские огоньки, и у меня промелькнула мысль о Холидей и тех других, которые ждали… Да, это дело мне по силам. Холидей и Джинкса придется убрать, а возможно, и Мейсона с его братцем тоже. Надо будет обезопасить себя от малейшей угрозы шантажа. С Мэндоном я управлюсь, а Вебера и Риса прижму так, что и пикнуть не посмеют. Ну, а если они начнут упорствовать в своих заблуждениях, у меня всегда под руками будет ацетиленовая горелка, которая оставит от них только жалкую кучку шлака. В моем новом доме места для них хватит…
Мы спустились по каменным ступеням и вышли на усыпанную гравием дорожку, обсаженную циниями. Несколько рабочих приводили в порядок тренировочное поле для гольфа, подстригали траву. Неподалеку, на самом краю поля, стояла скамья.
— Можем поговорить здесь, — предложил я.
— Мне знакомо местечко получше, — настояла она.
— Мы успеем до ужина?
— Это же ресторан. Еду здесь можно заказать в любой момент.
Дорожка спускалась по склону, позади осталось поле для гольфа, обсаженное по краю циниями, и теперь мы шли вдоль невысокого бетонного бортика, требовавшего капитального ремонта. Но местный распорядитель работ мало отличался от своих коллег и предпочитал торговать цементом, вместо того, чтобы пустить его в дело.
— И где же это место?
— Там внизу. У нас еще много времени…
— Я подумал…
Она обняла меня за талию, и мы пошли, все удаляясь в темноту от освещенного здания клуба. Потом через мостик высотой не больше фута перешли на другую дорожку, отделенную от первой мелкой поросшей травой канавкой. Темнота все плотнее обступала нас, и звуки музыки стали едва различимы в наступающей тишине.
А мы все шли… Где-то вдалеке слышалось мерное жужжание дождевальной установки, но в глубине сознания я почувствовал что-то неладное. Еще несколько шагов, и я понял, в чем дело.
Воздух вокруг должен быть наполнен влагой, а этого не было. Мне оставалось только убедить себя, что ничего подобного быть просто не может, а я нарочно нагнетаю страх, чтобы заставить себя вернуться назад. Но зачем? Какой же я после этого мужчина?
И все-таки воздух был сухой, без единого намека на водяную пыль. Я вовсе не старался напугать себя, черт побери, все именно так и было.
Мы остановились.
— Давай вернемся, — попросил я.
— Немного впереди есть озеро и раскидистый дуб на берегу.
— Давай не будем сегодня впадать в меланхолию, — предложил я.
— Ты чем-то напуган?
— Напуган? Нет, я ничего не боюсь.
— Тогда зачем ты носишь с собой оружие?
Ее рука оказалась в моем кармане.
— Это же мой пистолет.
— Зачем он тебе?
— Все вполне законно. У меня есть разрешение на ношение оружия.
— Так зачем?
— Самозащита.
— От кого?
— От угрозы ограбления, мне часто приходится носить с собой крупные суммы денег.
— Это не единственная причина, не так ли?
— Ты ошибаешься.
— Давно он у тебя?
— Дня два, не больше…
Это было ложью. Я таскал с собой оружие еще со школьной скамьи. И только теперь понял, зачем мне это было нужно. Это была частица моего прошлого и с этим надо было кончать.
Она посмотрела на меня, и я увидел ее глаза, ее губы, белизну ее лица, подчеркнутую чернотой волос, которую не замечал при ярком свете, но здесь, в темноте, не разглядеть этого было невозможно. Я снова почувствовал запах Huele de Noche и понял, что именно потому не чувствовал влажности воздуха. Дом готов был для новых посетителей…
До чего дойдет это бесконечное самокопание; и как глубоко ты раскопаешь, прежде чем сможешь остановиться? Что еще скрывается в глубине твоего подсознания?
Она взяла мою руку и увела меня в темноту, сомнамбулическую черноту молодых посадок бука. Моя рука дрожала, с каждым шагом во мне просыпались детские страхи, вот я миновал яблоню, коптильню, с крыши которой случайно упал и разбился насмерть мой младший брат (даже в том, что это была случайность, я не был уверен, мы играли на ее покатой крыше, играли…), покосившийся курятник и, наконец, оказался у сарая с распахнутыми воротами, мое сердце дрогнуло, как парус под порывом сильного ветра, и холодный воздух наполнил мои легкие, и все мое существо подсказывало, что этого не может быть в действительности. Это была галлюцинация, эмбриональный фрагмент моей памяти, сознание и подсознание шли параллельно, как дорожки, по которым мы пришли сюда, они не пересекались, но были нераздельно связаны друг с другом. Это был символ, полет фантазии, а я вытянул руку и потрогал его. Оказалось — дерево.