И вдруг средь ясного неба грянул оглушительный гром, от которого вздрогнул корабль. Оцепенев на мгновенье от ужаса, туземцы побросали подарки и опрометью бросились за борт с криками «Бука! Бука!».
— Николай Николаевич, — завершил свой рассказ Новосильский, — как это изволите понимать? Ведь и у нас в России тем же самым Букой детишек пугают. Выходит, мы одного корня с этими дикарями?
— В чём-то, пожалуй, вы правы. Только ещё следовало бы разобраться, кого они Букой величают. Думаю, какого-нибудь злого духа или конец света.
— Так вы полагаете, что они и про Апокалипсис знают?
— Ну, не по Иоанну Богослову, конечно, а на свой лад. Идея эта встречается у многих народов, порой никогда не общавшихся между собой.
— Если уж даже Бука у нас общий с этими дикарями, то придётся признать, что все люди братья.
— Пожалуй, так оно и есть. Только с вами вряд ли согласятся многие учёные мужи, тем более англосаксонского племени.
— А дикари эти — существа презанятные!
Можно было бы продолжать глубокомысленную беседу, но следовало поторапливаться. Ведь и без того благодаря великому князю, которого только что чествовали, в распоряжение Миклухо-Маклая, молодого и мало кому известного натуралиста, был предоставлен не менее чем на две недели военный корабль. Надо было не только доставить учёного в необходимое ему место, но и обустроить его жилище.
С капитаном Назимовым и старшим офицером Новосильским Миклухо-Маклай отправился на берег, чтобы окончательно выбрать место для постройки хижины. Морякам более всего понравился участок, где крупный ручей впадал в море.
— Полагаю, здесь можно оборудовать нечто наподобие небольшого форта, — сказал Назимов. — В случае нападения с суши радиус обстрела невелик. При необходимости есть возможность уйти в море. С другой стороны, какое-либо судно, появившееся на горизонте, нетрудно отсюда заметить, подав сигнал бедствия.
— Простите, Павел Николаевич, но я намерен мирно жить, а не отстреливаться.
— Как угодно. Вам виднее.
— Так какое же место вы выбираете? — спросил Новосильский.
— То, которое мне приглянулось с первого раза, — ответил Маклай.
На следующий день с утра корабельная команда приступила к расчистке площадки, рубке деревьев, установке свай, на которых должна покоиться вся постройка. Матросам приходилось спешить: заканчивался срок стоянки, а работ было невпроворот. Благо что в команде были отменные плотники.
В тропическом лесу зазвучала мерная «Дубинушка», под которую выволакивали из чащи крупные деревья и забивали сваи. Бой, сидя на земле, сплетал из листьев кокосовой пальмы циновки для крыши, меланхолично подтягивая: «Эй, тупинушька, юхним».
Взятых на Таити досок не хватило; пришлось часть стен и двери сделать из брезента. Работа шла споро: Назимов не поскупился, выделив в распоряжение Маклая почти всех матросов. Тем временем офицеры делали топографическую съёмку гавани и промеры глубин. Им довелось посетить несколько деревень, где за пуговицы, бусы, лоскуты, гвозди, пустые бутылки приобрели местные достопримечательности: оружие, утварь, украшения и дюжину черепов, о чём их особо просил Маклай. У всех черепов отсутствовали нижние челюсти.
Пока Маклай руководил строительными работами, у него оставалось время для бесед с Туем. Как ни странно, у них происходили действительно беседы, порой достаточно серьёзные и содержательные, несмотря на то, что изъясняться приходилось жестами и междометиями.
Это обстоятельство приятно удивило Маклая. Выходит, даже представители совершенно разных культур могли без особого труда понимать друг друга.
Русский путешественник попал не только в чужую для себя обстановку. Он оказался в другом времени — в каменном веке, очень отдалённом прошлом для европейца. Они сидели рядом на бревне, обменивались жестами и невнятными звуками, тем не менее прекрасно понимая друг друга. Цивилизованный европеец века паровых двигателей, печатных станков, мануфактур и заводов — и представитель каменного века, не знакомый с металлом и стеклом, только ещё начавший осваивать азы земледелия, не имеющий представления о цифрах и азбуке (но знающий, что такое Бука!).