Вспоминая мой сегодняшний разговор с доктором Б., подтвердившим своим многолетним опытом результаты моих наблюдений относительно акклиматизации белых под тропиками, я невольно подумал о шаткости германской колониальной системы, которая так неожиданно выступила на первый план в Тихом океане и, вероятно, окажется мыльным пузырём, участь которого, подобно участи всех мыльных пузырей, не подлежит никакому сомнению. Мне показалось странным, что такой человек, как инициатор германской колониальной политики, не подумал осведомиться у людей компетентных, к каким результатам привели опыты европейской колонизации под тропиками. Они ответили бы ему, что такая колонизация, за исключением немногих местностей, возможна только при постоянном наплыве свежих эмигрантов из Европы; что без примеси туземного элемента белая раса как раса под тропиками акклиматизироваться не может, подобно тому как колония негров, переселённая на какой-нибудь Шпицберген, не просуществовала бы там во многих поколениях.
Пробило половину первого, а я всё ещё не спал. Наконец я решил прибегнуть к лекарству против бессонницы, которое мне часто помогает. Полуодевшись, я отправился крытым ходом через двор в боковое здание, где обыкновенно помещаются купальни, людские, сараи и т. д. Отыскав купальню, я взял душ свежей дождевой воды. Я знал, что рискую схватить лихорадку, но вспомнил об этом тогда только, когда уже возвращался в постель. Средство это благотворно подействовало мне на нервы, и я скоро уснул.
На другое утро, после душа и завтрака на скорую руку, г. Д. и я отправились на станцию железной дороги, причём я не забыл захватить банку с подаренной мне интересной акулой. Доехав из Вельтефредена до порта Таньон-Приока по железной дороге, мы к 9 часам уже были на пароходе «Мегкага». Баржа с моими вещами уже ожидала моего приезда у борта. Все вещи были осторожно перенесены и сложены в трюм.
Напрасно, однако, я так спешил утром. «Мегкага» покинула мол в Таньон-Приоке только в первом часу пополудни.
Н. Миклухо-Маклай
Фрагменты чтений Н. Н. Миклухо-Маклая
в Географическом обществе
(в 1882 году)
Через восемь дней, 8 октября, исполнится 12 лет, как в этой же зале я сообщил г.г. членам Географического общества программу предполагаемых исследований на островах Тихого океана. Теперь, вернувшись и вполне взвешивая значение каждого слова, могу сказать, что исполнил моё обещание, данное Географическому обществу 8 октября 1870 г., выраженное тогда мною в следующих словах: «Со своей стороны я сделаю всё, что будет в моих силах, чтоб моё предприятие не осталось без пользы для науки». [...]
Я должен заметить, что хотя 12 лет и кажутся длинным периодом, но всё же при критическом обсуждении моего путешествия не следует забывать всех препятствий, которые мне являлись на пути и очень замедляли ход работ. К числу этих препятствий относится прежде всего продолжительность путешествия. Приведу несколько примеров. При посещении островов Меланезии в 1878 и 1879 гг. я провёл в путешествии 409 дней, из которых 237 находился на берегу, на суше, а 172 дня — в море. При обстановке, в которой я тогда путешествовал — это была небольшая шхуна, — я мог уделить работе весьма незначительную часть времени. Мой последний переезд из Австралии в Европу, хотя и при совсем другой обстановке, длился не менее 200 дней. Приведу ещё пример большой потери времени. При путешествии на Малайском полуострове мне приходилось ходить большей частью пешком в течение 176 дней, делая по 10 часов в день. Естественно, что такие переходы требовали более продолжительного отдыха, на который и приходилось терять время. Значительная потеря времени сопряжена также с разными, хотя и простыми, но необходимыми условиями жизни, как, например, устройство себе жилья и поиски ежедневного пропитания. Так, в 1872 г., во время первого моего пребывания на Берегу Маклая, мой ежедневный стол зависел главным образом от охоты, и мне нередко приходилось голодать, если охота была неудачная. Потом ещё препятствие — болезни. Не говоря уже о частых припадках лихорадки, которым я подвергался в Новой Гвинее и которые оставляли по себе большую слабость, очень мешавшую занятиям, мне пришлось пролежать около месяца в госпитале в Амбоине, когда к перемежающейся лихорадке присоединилась ещё рожа лица и головы — болезнь, почти эпидемически господствующая на Берегу Ковиай в Новой Гвинее. Целые семь месяцев проболел я в Сингапуре, вернувшись из Новой Гвинеи в 1878 г., вследствие чего вес моего тела от нормального, 147 фунтов, понизился до 93 английский футов, и в продолжение этих семи месяцев работать, в собственном смысле слова, я мог только весьма мало. Наконец, крайнее недоверие туземцев, которое приходится встречать во многих малоизвестных и потому наиболее интересных местностях и которое может быть преодолёно только долгим терпением, большою настойчивостью; незнание местного языка и большая трудность изучения его без вспомогательных средств, как, например, переводчики или лексиконы. В подробном отчёте о моих путешествиях найдутся ещё многочисленные примеры подобных препятствий. [...] Я стал замечать, что в разговорах между собою они часто употребляли весьма странную комбинацию слов: «каарам тамо»; «каарам» означает луна, «тамо» — человек. Сначала я не мог понять значение этого выражения — «каарам тамо» — человек с луны, и, только познакомившись, наконец, с языком папуасов настолько, чтоб спросить у них, что это такое, где находится этот «каарам тамо», я, к моему крайнему удивлению, узнал, что так они называют меня. Но всё-таки весьма ограниченное знание языка не позволяло мне сделать дальнейших вопросов, чтоб тотчас же разъяснить, каким образом они пришли к такому странному заключению относительно моего происхождения. Наконец, уже на четвёртом месяце моего знакомства с ними, когда я успел ознакомиться с языком достаточно хорошо, при новых расспросах о происхождении этого выражения я узнал следующее. Спросив однажды одного из туземцев: «Кто тебе сказал, что я каарам тамо?», т.е. человек с луны, я получил ответ: «Да все говорят это». — «Кто же эти все?» — «Да ты спроси их (при этом он указал на подле стоявших: вот тот, тот и тот, все тебя так называют).