«Мальчик, — спросил он проводника нежно, — ты когда-нибудь сам резал барашка?»
Бача, вздрогнув, дико посмотрел на него: такой был у «радиста» вид. Мальчик было дернулся побежать, но страшный незнакомец левой рукой крепко вцепился в его плечо, правая по-прежнему сжимала ремень винтовки. И чуть подтолкнул, не отпуская: веди. В окнах гостиной, где Абдулхай еще недавно потчевал офицеров шурави, уже мерцало пламя зажженных свечей. Переступив вслед за мальчишкой порог самых больших в Чартази покоев, Махмуд увидел врага всей своей жизни, одиноко сидевшего, скрестив ноги, на коврике для молитвы. Он только что закончил ее, вечернюю, и спокойным благостным взглядом встретил вошедших. Какое-то время молча смотрел на Махмуда, потом спросил бачю:
«Зачем ты привел этого сумасшедшего? Его надо посадить на цепь… Но обычаи моих благородных предков обязывают меня проявить гостеприимство, хотя этот гость и явился с недобрыми помыслами. Что ж, на то воля Аллаха!»
«Хорошо, хоть это понимаешь», — улыбнулся хозяину непрошеный гость.
«Не понимаешь ты, — ответил хозяин. — Воля Аллаха не всякого одарить благородством происхождения».
«Что ты имеешь ввиду?» — вкрадчиво спросил гость.
«Собака останется собакой, если даже ее цепь из чистого золота», — пояснил старик.
Он почему-то не боится, удивился Махмуд. И сказал:
«Мой род более знатен, чем твой. А что до обычаев, я не собирался их нарушать, — соврал он. — Мы выйдем из твоего дома и можешь взять с собой клинок».
«Пусть будет так, — согласился Абдулхай. — Но мальчишку-то отпусти. В чем его вина?»
«Заботишься о любимой жене? Ценю твое благородство».
Старик поднялся и не спеша выбрал ятаган из числа развешенных по стенам. Отпущенный мальчишка кинулся к сараю, который охранял его друг. Затем враги, не спуская друг с друга глаз, вышли на пустынное подворье. Полная луна высветила каждый его уголок, как пюпитры — театральную сцену. И это понравилось Махмуду. От его глаз него не укроется, действительно ли старик не боялся смерти или только притворялся. Не сводя со старика глаз, он медленно положил на землю «Эффилд». Мысленно очертив круг, где предстояло сразиться, противники, также не спуская с друг друга глаз, начали ножевой бой по правилом его старинного искусства — более похожий на ритуальный танец. В это время бача, охранявший Суслова, безуспешно пытался справиться с заевшим замком старинного ружья — и это не ускользнуло от бокового зрения Махмуда; а второй бача тряс в сарае спящего офицера шурави. Офицер широко открыл глаза и спросил мальчишку на пушту, точно бредил:
«Это за мной. И как она выглядит, моя смерть?»
«Нет, мистер, это человек и он пришел за моим господином. Быстрее, пожалуйста!»
Шарканье танцующих ног за распахнутой створкой ворот сарая резко смолкло. Раздался звук падения как от мешка. Затем прозвучал хорошо знакомый москвичу хлопок — стреляли с ПБС. И снова такой же звук падения как от мешка. Бача рядом с Сусловым оцепенел, а тот уже с «Береттой» в правой руке пробирался к светлеющему проему, вытянув вперед левую и делая ею плавные крестообразные движения, точно и в этом пространстве ожидал наткнуться на растяжку или какую-нибудь ловушку. В сарае было черно, и это был счастливый лотерейный билет Суслова. Его со двора сейчас нельзя было увидеть, но он мог хорошо рассмотреть, что делалось на подворье. Он увидел два недвижимо лежащих тела — Абдулхая с ятаганом в руке и одного из его мальчишек, тоже так и не выпустившего из рук тяжелого декоративного ружья. Наклонившийся над стариком незнакомец вытирал о жилетку мертвого лезвие своего кинжала, рядом лежала винтовка. Незнакомец, не переставая ухмыляться, поглядывал в темный проем распахнутой створки. Он слышал, как Суслов снимал ствол с предохранителя, но, очевидно, не придал этому значения: он был уверен, что в сарае прячется сбежавший от него мальчишка.
«Где ты, любимая молодая жена? — позвал он. — Я освободил тебя, где твоя благодарность?»
Суслов сделал шаг навстречу, выбросил вперед правую руку, перехватил ее снизу у рукояти «Беретты» левой и трижды выстрелил. Махмуда отбросило от тела старика. Раздался звук как от падения третьего мешка. «Нет, не ты моя смерть», — подумал Суслов и сказал на пушту в черный проем сарая: