А если бы узнал?
Если бы узнал…
Доретта оказалась в трудном положении. Все чаще и чаще она стала замечать, что Фиша начинает охладевать к ней. Уж давно он не приносил конфет в коробке, перевязанной розовой лентой. Сколько этих лент хранится у нее в малом ящике комода и все розовые! А пополнения не поступает. И чулки с ажурными стрелками поизносились, а новых не видно. Сам приходит редко. Когда же приходит, видно, что скучает. Отчего бы это? Доретта вздохнула. Неужели перестала нравиться? Она нерешительно подошла к зеркалу. Нет, опасения, пожалуй, напрасны. Любуясь собой, она приклонилась ближе к зеркалу и тогда заметила лучики морщинок около глаз и близ уголков губ. И цвет волос не тот…
«Вот ведь каковы они, мужчины, — подумала Доретта, — пока была хороша, души не чаял, в вечной любви клялся. А чуть заметил морщинки…»
Дверь скрипнула. Вошел Фиша. С ветру он был румян, как пион. Небрежно кинул на кровать мерлушковую шапку. Мимоходом перед зеркалом поправил желтый галстук, наклонился к Доретте, небрежно чмокнув ее в щеку.
— Почему долго не был? — капризно надула та губки.
Фиша сел на табурет и, покачивая ногой, смотрел на блестящий носок калоши.
— Ты скучала, надеюсь?
Доретта обидчиво пожала плечами.
— Была нужда…
Фиша посмотрел на нее внимательно, встал, отошел к окну, картинно подбоченился и сказал холодным тоном:
— Я должен говорить с тобой серьезно.
— Я тоже, — ответила она.
— О чем? — изумился Фиша.
— О том, что ты меня разлюбил…
— Ты, оказывается, наблюдательна…
— Так это правда? — готовая пуститься в слезы спросила Доретта.
— Увы, правда, — вздохнул Фиша.
— Значит…
— Значит, нам, видимо, пора распроститься…
— Ах, так!
Лицо Доретты исказилось такой гримасой, что от миловидности не осталось и следа.
— Нет, это тебе так не пройдет, — еле выдохнула она.
— В чем реальность вашей угрозы? — усмехнулся Фиша.
— А в том… а вот в том…
Не найдя, что сказать дальше, Доретта всхлипнула, зарыдала и плюхнулась на кровать. Фиша спокойно смотрел на нее, ногтем мизинца расправляя тонкую ниточку усов. И когда ему показалось, что Доретта выплакалась вдосталь, он присел на край кровати и положил ей на плечо руку.
— Успокойся, все может обойтись благополучно.
Она перестала плакать. Открыла один глаз, другой… Фиша был спокоен и решителен.
— Давай говорить серьезно, без глупой горячки…
В поселке над Дореттой посмеивались, но не осуждали ее. Так уж несчастливо сложилась у нее жизнь. Овдовела она рано, первые годы без мужа приходилось ей трудно. При зарплате счетовода сводить концы с концами было не так-то просто. Подрастала дочь, да и самой Федоре Васильевне не хотелось преждевременно записываться в старухи. Тут-то на ее пути и появился завхоз Фиша, холостой и форсистый. Именно тогда Федора и превратилась в Доретту. Говорят, цветы перед увяданием особенно сильно пахнут. Доретта ничего не могла поделать со своей поздней страстью. Ей казалось, что без Фишеньки она не сможет просуществовать и дня. Дочь Нина тогда только что поступила в ФЗО. Она все поняла и горько плакала, сетуя на мать. Но слезы дочери, хотя они и жгли Федорину совесть, ничего изменить не могли.
Шли годы. Случались размолвки и недоразумения. Возникали ссоры. Иногда приходилось и ревновать. Происходило это чаше всего, когда Фиша возвращался из командировок. Он любил ездить уполномоченным по вербовке. Бывал в Пензе и в Орле, в Москве и в Закарпатье. И вот надо же было случиться так, что по возвращении его из командировок Доретта неизменно обнаруживала то в кармане, то в чемодане среди грязного белья, то в служебной папке меж казенных бумаг либо женскую карточку с душещипательной надписью, либо нежную записку, а то и предмет, коему в мужском чемодане никак не место. Доретта, разумеется, все это горько переживала, но особого значения гастрольным похождениям своего Фишеньки не придавала. Она считала, что в ее положении лучше закрывать на них глаза. Лишь бы Фишеньку не потерять, лишь бы он оставался при ней.
И вот он смотрит на нее холодными глазами.
— Давай говорить серьезно, без глупой горячки… Ты не наивная девочка, Федора Васильевна…
Впервые он назвал ее так, и это было для нее хуже пощечины. А он ровным голосом продолжал:
— Ты не девочка и должна понять, что разница в возрасте, если мужчина моложе, должна когда-нибудь сказаться. И вот она сказалась.