Весь день Синяков не появлялся в конторе. Егор звонил на участки, там тоже никто не видал начальника. А он, обойдя механические мастерские стороной, пришел домой расстроенный, возбужденный. На ребят прикрикнул, что не часто с ним случалось, на робкий вопрос жены: «Что случилось?» — не ответил. Сел к окну и так просидел чуть не до вечера, скребя ногтем ледяные узоры на стекле. Вера Никитишна бесшумно ходила по комнате, посматривая на мужа и не решаясь с ним заговорить. Наконец не выдержала, подошла, тихонько положила ладони на мужние плечи.
— Ты бы сказал, Феденька, что у тебя стряслось.
Муж отозвался не сразу. Он еще посидел так, опустив голову, чувствуя тепло жениных ладоней сквозь рубашку.
— Худы мои дела, Веруха… Назначил я Бережного на свою голову. Он, смотри-ко ты, со мной совсем не считается. Я отдаю приказ — он его отменяет… Нет, он еще узнает, что Синяков чего-нибудь да стоит…
Жена с трудом добралась до сути дела, а когда поняла, в чем заключалась их распря, сказала:
— Ты, Феденька, на меня не сердись, а только я тебе скажу, что на Бережного обижаться-то тебе не надо…
— Как так не надо! — подскочил Синяков.
— Да ты успокойся, не взвинчивай себя, тебе вредно, — ворковала жена. — Бережной худого не сделает…
От ласковых уговоров жены Синяков остыл, постепенно отошел, успокоился. И хотя до последних дней месяца он все косился на Егора, однако в душе начинал упрекать себя за горячность. Что ни говори, а Бережной оказался прав. Хоть и с трудом, а квартальный план все же доконали. Это добро. Но добро и то, что машины, отремонтированные механизаторами, с первых дней нового квартала вышли на трассу. Пока держится зимняя дорога, они немало вывезут кубариков. Так-то, мил-друг Федор Иванович, выходит и впрямь Бережной лил воду на твою мельницу.
Ох, не последний раз сталкивались Бережной с Синяковым — и на производстве, и в быту, и в политике, и в разных житейских мелочах бывали стычки и немалые, но странное дело, Синяков кипятился, лез на рожон, а в конце концов сникал, увядал и в душе чувствовал себя виноватым перед спокойным, невозмутимым, посмеивающимся в усы Бережным. Раз Егор сказал Синякову, что две семьи механизаторов из старого, доживающего последние дни барака надо бы переселить в новые, только что построенные домики. Синякову не понравилось вмешательство технорука в чужую, как он считал, сферу действия.
— Ты меня не учи, — огрызнулся он. — Сам знаю, кого куда вселять…
Бережной не шевельнул бровью.
— Много вас, учителей, находится, — проворчал Синяков уже без прежнего пыла.
Егор углубился в какой-то чертеж и будто не слышал слов начальника. Синяков хмурился, перекладывая бесцельно бумажки на столе, исподлобья взглядывал на неподвижного Егора, что-то шептал про себя.
Вдруг он захохотал мелко-мелко и безудержно.
— Ты что? — удивился Бережной.
— Да ведь как поворачивается-то… ты понимаешь? — проговорил он, с трудом гася смех. — Бывало я тебя учил, на ум наставлял… не знаю уж доходило ли тогда до тебя… А нынче ты мне дохнуть не даешь, жизни обучаешь… Черт ее знает, поздновата уж, верно, мне эта «академия», горбатого могила исправит… говорят.
— А ты не горбаться, Федор Иванович.
Синяков развел руками.
— Сговорились вы, что ли? Мне и женка то же самое твердит: не горбаться. А я, брат, не умею — скрючусь и выпирает горбина, хоть ты что…
Стычки продолжались и дальше, но Бережной к ним относился с бесстрастностью придорожного камня-валуна. Синякову и, верно, приходилось, хочешь не хочешь, притираться.
И опять пришла весна. Она хлынула в чащи Сузёма таким светом, что он, казалось, густой и льется, льется из надоблачных просторов, разбавленный сияющей синью, расцвеченный солнечными бликами. Лес ожил, потерял былую зимнюю хмурость, зашумел по-новому, беспокойно и радостно.
Еще в делянках гудели электропилы, рокотали на трассах тяжелогруженые тракторы, вторя им, завывали на подъемах лесовозные автомобили — лесники спешили использовать недолгий срок, оставшийся для зимнего пути. И даже ночью не смолкал этот привычный рабочий гул. Надо бы Сузёму успехом встретить конец сезона. Удастся ли? Все зависит от людей…
А что же это сегодня в вечеру так много нарядных людей появилось на улицах поселка? И куда они спешат? Как куда — в клуб! Там сегодня именины, большое всесузёмное торжество.
Клуб по-праздничному наряден: новые плакаты на стенах, новый занавес, новые диваны с откидными сиденьями. Диваны смастерила молодежь в неурочное время под руководством Ивана Ивановича. Так привелось, что обновляет их старый мастер в день, когда сам расстается с лесопунктом Сузём. Пенсия давно уж заслужена, надо бы идти на покой, а он все продолжал работать, не в силах расстаться с любимым делом. И вот сегодня он именинник — стукнуло семьдесят. Завтра уже не пойдет в делянку. Грустно старику и в то же время радостно, потому что вон сколько народу пришло провожать его на заслуженный покой, — полный зал.