Митя прибежал к месту происшествия тогда, когда Егор, обтирая разодранной рубахой кровь с лица, припадая на левую ногу, шагал к дому.
— Ничего, поборолся, — прохрипел он.
Митя увидел в толпе Макору. По ее бумажному лицу он понял все. Ничего ей не сказал. Она прошла мимо, не заметив его.
В тот вечер бабку не веяли.
Глава четырнадцатая
ОДИНОЧЕСТВО ЕГОРА БЕРЕЖНОГО
Неделю после единоборства с быком Егору пришлось вылежать на полатях. Поврежденная нога разболелась, и ходить он не мог. Вынужденное безделье угнетало, а дума, неотвязная, тяжелая, была одна: как дальше? Егор чувствовал, что он одинок. Жена заглянет, подаст миску щей, жбан квасу, поправит одеяло, а ему все равно, что она заглянула на полати, что старуха Петрушиха. Да и от самой Парани — он ведь видит — теплотой не веет.
С Платонидиным семейством у Егора никогда душевной связи не было. А нынче совсем разошлись. Как злился, как стучал кулаками по столу в тот вечер Ефим, когда Егор отказался прятать добро в межуголке и подзорах крыши.
Из всех своих родственников Егор любит больше Митюшку, племянника. А тот отворачивается от дяди. «Что я ему плохого сделал?» — думает Егор и не находит ясного ответа. Соседи? А что соседям до Егора? Живи, как знаешь, сдохнешь — плакать некому… Каждый по себе, каждый для себя… Нечаянно Егор пошевелил больной ногой. Острая боль заставила сморщиться. Он пересилил боль, потянулся за кисетом. Неловким движением столкнул его на пол.
— Подай-ко, не видишь? — крикнул он жене, не называя ее. Жена не отозвалась. Егор помешкал, прислушался. В горнице позвякивали ножницы. Значит, она там.
— Эй! Оглохла, что ли? Кисет упал, подай.
— У меня и имя есть, — огрызнулась Параня. Кисет сунула на полатный брус.
«Так вот и жить, так и жить одному… Кого же тебе винить, друг Егор? Винить-то некого!.. » Крепкий махорочный дым клубами поднялся к потолку. Забеспокоились тараканы, суматошливо начали соваться в щели. «Веселое занятие считать тараканов»…
«…Синяков тянет в колхоз. Ему что! От него требуют, чтобы все мужики сплошь колхозниками стали, и в газетах об этом пишут. А тут Егор Бережной бельмом на глазу. Вот он, председатель, и старается. А зачем в колхоз свое добро отдавать? Единоличником ты сам себе хозяин, а там все чужое… Другие идут? Так пущай идут, кому что по губам — одному пиво, другому березовый сок. Да вот и Платонида в колхоз идти благословляет. Чудно что-то. Бывало не переносила слова «колхоз», а тут…»
— Женка! Иди-ко…
Параня нехотя взобралась на край печи, протянула голову к полатям.
— Чего тебе?
— В колхоз буду вступать, вот чего…
— Вступай, мне-то что…
Егор не поверил. Давно ли жена слышать не хотела о колхозах. Он привстал, чиркнул спичку, осветил женино лицо. Она ухмылялась.
— Чему ты веселишься?
— А хныкать-то пошто? Вступишь, перебьемся как-нибудь трудные дни. Недолго ведь, рассыплются они. А пока, чтобы не притесняли, вступай.
— Кто тебя так просветил, не Платонида ли?
— А кабы и Платонида.
«Вот что им бабам — не размышляй, не мудри, чего другие скажут, тому и верь, — подумал Егор, отворачиваясь к стене. — А ты, мужик, мозгуй за них…»
Прихрамывая, Бережной вел по деревне Рыжка. У колхозного правления он привязал его к изгороди. В правлении сказал:
— Привел мерина. Забирайте. Коров баба пригонит. А меня в колхоз не записывайте. Поеду на лесозаготовки. Проживу как-нибудь…
Председатель озадаченно вертел меж пальцами карандаш.
— Ты чего мудришь, Бережной? Вступаешь — добро. А мудрить нечего…
— Не возьмешь, что ли?
— Мы подачек не принимаем. Хошь записываться, подай заявление, как еще посмотрит общее собрание. Я один не решаю.
Егору горько и смешно. Какая жизнь началась, разберись-ка в ней. Человек коня привел, отдает: возьмите. Добро свое чужим людям отдает неизвестно зачем: возьмите. А они еще и брать не желают, говорят: «Заявленье напиши, посмотрим…» Посидел Бережной на лавке, пососал махорочную горечь, нахлобучил кепку.
— Не надо, так и не навяливаю. Прощайте-ко…
— Тяжелый человек, — сказал председатель, когда Егор захлопнул дверь. — Не поймешь, чего ему и надо. Другие Бережные — люди как люди, а у этого характер…
— Подкулачник, одно слово, — уточнил счетовод. Председатель наморщил лоб, посмотрел в окно.
— Да кто его знает. В подкулачники зачислить недолго. От иных его поступков и верно подкулачником пахнет…
— Так Ефимов же компаньон, чего там, — снова поставил точку счетовод.