— Здравствуешь, Макора Тихоновна. Рано ты встаешь. Да и в лес одна прикатила. Не боишься?
— Кто треску боится, тот в лес не пойдет, — ответила она тем наигранным тоном, каким нередко скрывают свое волнение. — Волки от нашего шуму-гаму давно убежали, а медведя… Вот одного встретила, да он, наверно, не кусается… ручной стал…
— Язычок же у тебя, Макора. Топор бы мне такой, десять кубов нарубил бы в день, ей-богу…
«Ну вот, никакого серьезного разговора и не выйдет, побалагурим так и конец», — с горечью подумала Макора. Она переменила тон.
— Я к вам по делу, Егор Павлович, — произнесла она, покусывая губы.
— По делу, так слушаю. Что скажете?
— Мы бригаду молодежную создали. Она по методу Чуренкова решила работать… Так вот… так вот…
А что «так вот», Макора наскоро придумать не могла. Егор добродушно улыбался, глядя, как она теребит зеленую рукавичку.
— Вроде и меня в эту бригаду захотели втянуть?
— Вот правда! — обрадовалась Макора неожиданной подсказке. — Мы думаем, что вы нам поможете… Мы вас бригадиром поставим…
— Благодарствую за честь!
Он даже поклонился.
— Только я уж не молодежь… Играть мне не пристало…
— Какая же это игра! — обидчиво воскликнула Макора. — Дело серьезное…
Она стала объяснять суть метода организации труда, применяемого Чуренковым. Говорила горячо, но сбивчиво, потому что и сама еще не очень понимала, что и как. Егор слушал, опершись локтем о ствол сосны, чуть сдвинув на лоб шапку.
— М-да, дело важное, — сказал он с легкой насмешкой. Макора этой насмешки не уловила и с увлечением повторяла:
— Очень, очень важное, Егор…
А он наклонился, вынул топор из бревна, привычно глянул на острие, тронув его легонько пальцем и с размаху всадил топор в ствол дерева.
— Мне нечего встреваться в эту затею, Макора Тихоновна, — сказал он, обернувшись. — Я уж один, в усторонье…
Макоре хотелось сказать Егору, что он неправ, что добиться настоящего успеха можно только коллективно, а не в одиночку. Но он уже не слушал, захваченный работой. Она шагнула в сторону, оберегаясь от щеп, брызгавших из-под топора, постояла, невольно любуясь ловкостью и силой ударов. А сама думала: «Ты все такой же отсталый, Егор? Неужели таким и останешься?..»
Обратным путем в поселок Макора шла по делянкам, мимо работающих лесорубов. Они ее окликали, здоровались, заговаривали. Она отвечала рассеянно, погруженная в свою думу. Неужели он такой заскорузлый собственник и единоличник? Егор, Егор! Как бы тебе открыть глаза? А кто будет открывать? Ты, Макора? Тоже мне открывательница… Она стала уничижать себя за свою нерешительность, безрукость и отсталость… Да, да, отсталость. Потому что глупа… глупа… глупа…
Макора села на пенек и заплакала…
— Эгей! Член рабочкома в горьких слезах… Из-за елки показался Синяков.
Глава вторая
„КАКАЯ ОНА ТАКАЯ — КОММУНИЗМА?“
Собрание было назначено в том же бараке, где когда-то судили Бережного. Он вспомнил об этом, пробираясь между скамей, заполненных лесорубами. Места были в первых рядах, но Егор не захотел туда. На виду у всех сидеть? Оборони бог… Вот Ваське Белому там в самую пору, пущай покрасуется, он это любит. Забравшись в угол за печку, Егор с усмешкой наблюдал, как Васька Белый, действуя острыми локтями, назойливо стремился пробиться вперед среди стоящих в проходе. И ведь пробился! Сел на первую скамью, снял шапку, расправил усенки и принял горделивую позу, изображая на лице важность и солидность.
Еще до начала собрания в бараке сделалось так душно и дымно, что становилось трудно дышать.
— Граждане, куренье прекратите! — громко крикнул Иван Иванович из переднего угла. — Ишь, густота какая…
Он помахал рукой в воздухе. Навстречу ему протянулась другая рука, с шапкой. Опустила шапку, та упала на колени соседу.
— Не столь еще густо, — сказал шутник. — Шапка не держится…
— Можно курить, раз шапка не держится, — засмеялись кругом. Многие вынули из рукавов спрятанные было цигарки. Иван Иванович махнул рукой и сел на место.
— Им, табакососам, в привычку, — сказала женщина у стены.
— Вытолкать надо всех курителей, — поддержала ее другая.
— Бойка! Хочет одна остаться, одна за нас все дела решить…
Смех.
— Сегодня вроде еще не восьмое марта…
Смех.
И внушительный, строгий возглас:
— Хватит балясничать! Дышать нечем. Хоть бы двери открыли…
Распахнули дверь в сени. Стало свежее. По ногам пошла волна холода. Некоторые закашляли.