— Добро?
— Еще как! Час посидишь, три часа — от тебя пар идет.
— Бывалый же ты, Васька, мужик, — говорит Егор, отложив выточенную пилу. — Дай-ко мне твою заслуженную, подправлю малость.
Васька с готовностью подает свою пилу. Егор осматривает ее зубья, заточенные так и сяк, проверяет развод, крутит головой.
— Здорово ты ее развел и выточил! Мастак.
— Да ведь кто точил-то, Васька Белый! Еще бы…
Бережной правит развод Васькиной пилы и нахваливает, нахваливает Васькино мастерство. В пилоставню заходят еще лесорубы, ухают, охваченные теплом, раздеваются.
— А ты что именинником сидишь? — спрашивают они Ваську.
— Да у него полный коммунизм наступил: сиди да считай тараканов.
— Коммунизм-то у него кособокий получается, по правилу: они будут робить, а я буду есть.
— И верно, ребята, добро при коммунизме: ничего не делай, хошь на печи валяйся, хошь иди в казенку. Пей, сколько твоей душеньке угодно. В лавку пришел — бери, чего надо: масла так масла, керосину так и керосину. Пиджак захотел новый справить — нет отказу. Сапоги поистрепались — бери новые…
Егор слушал-слушал эту болтовню и думал: «Эк ведь чешут языки. Может ли такое быть — все разбогатеют, никто ничего делать не захочет. А где богатство возьмется? Манна господня только в Платонидиной сказке бывает».
Егор передал Ваське выточенную пилу, натянул рубаху, пригладил пятерней волосы.
— Никто не знает, какая она такая коммунизма, — сказал он. — Может, вовсе и никакой не появится…
— Раз знающие люди говорят, нам сумлеваться не приходится.
— Ты знающий, так поясни.
— Что я? Я беспартийный… Пущай партийные поясняют…
— Вон Пластинина спросим, он — комсомол, должен знать.
Паша только что зашел в пилоставню, он не слышал раз говора. Жмурился от света, снимая ватник.
— Что в бане у вас, хоть пару поддавай…
— Поддай-ка, поддай пару вон Егору Бережному. Он в коммунизму не верит, говорит, неизвестно, какая она получится. Как там в книжках-то ваших, партейных, сказано?
Паша смущен и общим вниманием, и трудностью вопроса. Он берет с полочки напильник, ищет себе место на скамье. Лесорубы теснятся, освобождая ему конец скамьи.
— Коммунизм известно какой будет, — Паша старается говорить авторитетно. — Без буржуев и кулаков, одни трудящиеся. Все общее, и нет эксплуатации. Вот и коммунизм…
— Так, понятно. А лес рубить, к примеру, кому придется?
— Доживешь — будешь и ты лес рубить…
— Эко! — разочарованно всплеснул руками Васька Белый. — А сказывали, робить никого не заставят, один отдых, сиди да ешь…
— Не удастся, выходит, тебе полегостайничать, Вася, — захохотали лесорубы.
— А насчет чекушки? Будут подносить чекушку бесплатно или нет? Объясни…
— Глупости нечего объяснять, — рассердился Паша. — Кто о чекушке думает, тому не до коммунизма. Какой коммунизм будет, мне трудно объяснить, я там не был. У меня есть книжка, в ней про это сказано. Ежели хотите слушать, принесу, прочитаю.
— Послушали бы, оно занятно.
Паша сунул пилу под скамью и, не одеваясь, побежал в свой барак. Вернулся запыхавшийся, с книжкой в руках. Сел на чурбак и стал читать. Перестали шуметь напилки. Лесорубы закурили. Свет лампы поубавился в густом облаке сизого табачного дыма. Слушали, не прерывая, шикали на тех, кто пытался разговаривать. Брошюрка была простенькая, короткая. Паша прочитал ее быстро. В ней о коммунизме говорилось в общих словах и возвышенных тонах.
«Коммунизм — это такое общество, где не будет эксплуатации человека человеком, исчезнет разделение людей на имущих и неимущих, бедных и богатых. Полное правовое и экономическое равенство, полная свобода личности, полный расцвет дарований. Коммунизм — это светлое будущее человечества, и мы его завоюем».
Паша сложил брошюру, сунул ее за пазуху. Все некоторое время молчали. Один за другим стали одеваться, направляясь к выходу.
— Слушать-то занятно, да и спать пора…
— Не выспишься — завтра придется в пень носом клевать…
— Пока коммунизма нет, работать приходится…
Бережной подошел к Паше, помялся, позвонил для чего-то напильником по пиле.
— Ты, Паша, всурьез этому веришь? — негромко спросил он.
— Как же не верю! — воскликнул Паша. — А ты, что ли, сомневаешься?
— Пошто сумлеваюсь, не сумлеваюсь. Только откуда же все это возьмется? Ежели всех богатых порушим, откуда деньги-то получатся?
Паша развел руками.
— Чудной ты, Егор Павлович! Неужели богатеи пашут, жнут и хлебы пекут? Простой вещи не понимаешь: труд — всему голова. Понятно?