— Это мне, Егорушка?
Брат не повернул головы, сказал не сразу:
— Привезено, так кому же! Бери. Тебе…
— Ой, какое спасибо-то…
— Ну, ладно…
Егор закатил тарантас в сарай, поправил защелку у ворот, прибрал на дворе раскиданные поленья — все это медленно, аккуратно, по-хозяйски. Тряпкой смахнул пыль с сапог, пошел в избу.
Глава вторая
ЕГОР БЕРЕЖНОЙ УЕЗЖАЕТ В ЛЕС
В деревне Сосновке образовалась коммуна. Спервоначалу мужики относились к ней добродушно-насмешливо, дескать, чудакам рассудок не указ. У коммунаров не было ни опыта, ни умения вести большое хозяйство, ни материальных средств. Даже сколько-нибудь сносной крестьянской утвари не удалось им собрать. Неуклюжие старые сохи с кривыми лемехами, разбитые телеги с колесами без ободьев, кособокие самодельные дуги, гнутые из черемух, да дровни с подсанками — вот и все ее хозяйское добро. Оно навалом лежало на широком дворе бывшего купеческого дома. И какая-то злая рука намазала смолой на воротах: «У коммуны «Красный Север» базар ломаных телег». Коммунары даже не стали стирать эту насмешливую надпись, потому, может, что двор и впрямь был похож на базар.
Работали коммунары все скопом, питались из общего котла, жили в огромном купеческом доме вместе, так что трудно было разобраться, где какая семья. Несмотря на все это, хозяйство коммуны шло в гору. И скот держался в теле, и урожаи удались добрые, и даже на пустыре за церковной оградой завелась пасека — коммунары чай пили с душистым медом.
Соседи захаживали в коммуну, посматривали, прикидывали, что да как. Иные уходили молча, иные, почесывая загривок, спрашивали, нельзя ли записаться. Егор Бережной тоже бывал в огромной с низким потолком купеческой зале, превращенной в коммунарскую столовую, похмыкивал, глядя на длинные, покрытые рыжими клеенками столы. Ему все это казалось не всамделишным, пустой забавой. И вот, когда по всему сельсовету стали создаваться колхозы, Егор крепко задумался. Оставить отцовскую избу, пойти в такую шумную ночлежку, есть-пить не по-крестьянски за своим столом, у чугунка с духовитой рассыпчатой картошкой, а за длиннющим клеенчатым верстаком, из чужой оловянной миски — нет, благодарю покорно, не хочется. Егор молча сидел на собраниях, где клокотали страсти. Удивительное дело, в душе он не осуждал тех, кто ратовал за колхозы, даже соглашался с ними, но когда дело доходило до записи, отодвигался подальше в угол.
А в деревнях один за другим возникали колхозы. Повсюду стоял вой и гам. Случалось, что хозяин тащил корову за рога на колхозный двор, а хозяйка держала ее за хвост, голосила, словно под ножом. Кулаки взялись за обрезы — и в бедняцких активистов полетели пули. Началось раскулачивание, и деревенские богатеи кинулись в бега, припрятывая добро, раздавая имущество соседям, а то и уничтожая. Кое-где, как тогда говорили, кукарекнул «красный петух». В ответ бедняцкие комитеты еще крепче завинтили гайки. Случалось, с кулаком прихватывали и середняка. Нашлись горячие головы, что стали насильно загонять крестьян в колхозы. Раздавались голоса, что тем, кто не хочет вступать в колхоз, место на Сивом болоте.
Егор Бережной думал-думал, запряг Рыжка, привязал к дровням короб со снедью и под вечерок укатил подальше от греха.
Дорога на Сузём тянется волоком верст девяносто. В половине ее стоит постоялый двор. Рыжко, увидев сквозь деревья огоньки, прибавил рыси. Огромная черная изба с тремя малюсенькими окошечками манила, обещая тепло и отдых. Но заехать во двор Егор не мог. До самых ворот двор был заставлен возами с поднятыми вверх оглоблями. Егор подошел к первым саням, потрогал, что на возу. Фанера. Видать, извоз с фанерного завода. Экая незадача! Неужели не найдется места Рыжку? Он привязал коня к сосне и пошел в избу. За столом вокруг двухведерного самовара сидели ямщики, блаженствуя над дымящимися блюдцами. По лавкам и на полу лежали спящие. Егор, осторожно шагая через ноги и головы, пробрался к столу.
— Здорово ночевали, путники!
— Проходи-ко, ежели не шутишь…
— Шутить-то не время. Мне бы, мужики, лошадь во двор поставить, возы в усторонье кабы отодвинуть…
— Ишь ты, шустрый какой! А постоит твой рысак и за воротами. Сверни в сторонку да привяжи меж сосен, никуда не денется.
Егор постоял, подумал.
— Да ведь, парень, как сказать… Двор-то вроде не твой собственный, — проговорил он.
— А, может, твой? Давай, ямщики, бросай чаи, беги очищать двор. Барин приехал…
— Сейчас, только самовар опростаем…