— Ох и сволочи эти конвоиры! — вздохнул Мамду. — Не упустят случая прищемить тебе яйца!
— Вчера один дал плюху Кассему, — сообщил Сункер. — Мол, не касайся моей жратвы.
— Я бы врезал в ответ! — сказал Джоду.
— И уже не сидел бы здесь, — пробурчал Мамду. — Они вооружены — не видишь, что ли?
Подтянувшись, Сункер встал на леер и крикнул:
— Вон они!
— Кто?
— Кули. Вон в тех лодках, видите?
Другие тоже привстали и, перегнувшись через рею, посмотрели вниз. От канала Толли к шхуне подходила флотилия из полудюжины лодок, набитых мужчинами в одинаковых белых рубахах и дхоти до колен. Головная лодка слегка отличалась тем, что имела навес; когда она подошла к бортовому трапу, из-под навеса вырвалось красочное разноцветье — восемь фигур в сари.
— Бабы! — выдохнул Джоду.
Мамду остался равнодушен — по его глубокому убеждению, ни одна женщина не могла соперничать с его очаровательным вторым «я».
— Ведьмы, — буркнул он. — Никто не сравнится с Гхазити.
— Оттуда ты знаешь? — удивился Джоду. — Они же под накидками.
— Хватит и того, что я предвижу от них беду.
— С чего это?
— Сообрази: на борту восемь баб, не считая Гхазити, и двести с лишним мужиков — кули, охрана, ласкары и командиры. Чего хорошего?
Джоду пересчитал: верно, на «Ибис» готовились взойти восемь фигур в сари. Уж не те ли это бабоньки, которых он доставил в лагерь? Или тех было семеро? Черт, не вспомнить! Его внимание привлекло розовое сари…
Джоду вскочил и, уцепившись за леер, замахал сорванной с головы банданой.
— Спятил, что ли! — рявкнул Мамду.
— Кажется, одну я знаю!
— Не выдумывай! Лица-то закрыты.
— По сари узнал. Вон та, в розовом. Точно, она! — не унимался Джоду.
— Закрой хлебало и сядь! — дернул его за штаны тиндал. — Поостерегись. После вчерашнего фортеля с Зикри-малумом помощник на тебя зуб точит. Если засечет твои шуры-муры с кули, мачты тебе не видать.
Увидев сигналы Джоду, испуганная Полетт едва не свалилась в воду. Ее накидка была существенным, но не единственным средством маскировки, той же цели служили выкрашенные киноварью подошвы ступней, замысловатые узоры хной на руках и тяжелые серьги с кисточками, изменявшие овал лица. Вдобавок она по-старушечьи волочила ноги, а узелок с пожитками держала на бедре как неимоверную тяжесть. Все эти многочисленные ухищрения вселяли уверенность, что никто, даже Джоду, знавший ее как облупленную, ничего не заподозрит. Но, похоже, усилия пропали даром, ибо он замахал рукой, едва ее увидел. Как быть?
Полетт знала, что Джоду, руководствуясь ненужной братской заботливостью или стремлением к первенству, всегда отмечавшим их отношения, ни перед чем не остановится, лишь бы не допустить ее на «Ибис». Коли он ее узнал, лучше убраться восвояси. Полетт уже настроилась к отступлению, но вдруг Муния ухватила ее за руку. Еще в лодке девушки, почти ровесницы, быстро нашли общий язык, и сейчас Муния прошептала:
— Видишь его, Глупышка? Вон, парень, что машет мне!
— Что? Ты про кого?
— Ласкар на мачте… втрескался в меня по уши… Узнал мое сари…
— Ты его знаешь?
— Ну да. Он отвозил нас в лагерь, когда мы приехали в Калькутту. Его зовут ласкар Азад.
— Ой, правда? Так его зовут? — улыбнулась Полетт.
Решив испытать надежность своей маскировки, сквозь накидку она взглянула прямо на Джоду, висевшего на вантах. Вспомнилось, как в детстве они вместе играли в Ботаническом саду, раскачиваясь на ветках высоких деревьев. Кольнула зависть: Полетт всегда была ловчее, так почему же она, закутанная с головы до ног, карабкается по трапу, а Джоду блаженствует на вольном ветерке? Охранники поторапливали, однако на палубе Полетт снова дерзко взглянула на старого друга — мол, узнай-ка меня! — но тот не сводил глаз с хихикавшей Мунии.
— Видала! Что я говорила — совсем рехнулся! Захочу, так на голове спляшет!
— Вот и заставь! — съязвила Дити. — Надо преподать ему урок.
— А что, пожалуй! — прыснула Муния.
— Тише ты! Все смотрят.
И верно: за ними наблюдали не только ласкары, помощники и охранники, но и сам капитан Чиллингуорт, который, сложив руки на груди, стоял с наветренной стороны шканцев. Он брезгливо скривился и негромко сказал:
— Поверьте, Дафти, смотрю я на этих несчастных созданий и грущу по старым добрым денькам в Гвинее. Вон две карги — ведь уж на ладан дышат.
Капитан не сомневался, что старухи-кули его не понимают.