— Что случилось, бхауджи? — всполошилась Хиру, не привыкшая к вниманию. Решив, что в чем-то допустила промашку, она приготовилась к выволочке. — Я чего-то напортачила?
— Не волнуйся, все хорошо, — под накидкой улыбнулась Дити. — Знаешь, я очень рада… Адж бара хусбани. Для тебя есть новость.
— Новость? Ка хабарба? Какая еще новость? — Всхлипнув, Хиру прижала ладони к щекам. — Хорошая или плохая?
— Это уж тебе решать…
Почти сразу Дити поняла, что ошиблась с выбором места — накидка на лице Хиру не позволяла прочесть ее отклик. Но теперь уж ничего не попишешь, и Дити выложила все до конца.
— Ка ре? Что скажешь? — спросила она.
— Ка кахатба? Что мне сказать? — Голос Хиру был ломким от слез.
Дити обняла подругу:
— Не бойся, говори как есть.
Хиру долго собиралась с силами, но все же расплакалась и сбивчиво заговорила:
— Бхауджи… я думать не думала… верно ли?.. Говорят, на Маврикии одинокой женщине погибель… на куски порвут… сожрут… мужиков полно, а женщин мало… Представь, каково мне там одной… ой, бхауджи… вот уж не думала…
Не понимая, к чему она клонит, Дити перебила ее причитания:
— Вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь. Сейчас-то что скажешь?
— Да что ж сказать? Согласна я…
— Ай да смелая баба! — рассмеялась Дити.
— Чего ты так? — обеспокоилась Хиру. — Ошибку делаю?
— Нет, — твердо ответила Дити. — Раз ты решила, могу сказать: никакой ошибки. По-моему, он хороший человек. У него полно родственников, за тобой приглядят. Все еще завидовать тебе станут! Хиру — прям царица!
Довольно часто среди вещей, отданных в стирку, Полетт распознавала блузу, рубашку или штаны Захария. Его одежду она машинально перекладывала в самый низ кучи, оставляя ее напоследок. Потом, смотря по настроению, либо яростно колотила его рубашкой о палубу, точно прачка на мостках, либо подолгу отстирывала воротничок и манжеты. Однажды, когда она, пребывая в мягком расположении духа, хлопотала над Захарьевой сорочкой, рядом возник Ноб Киссин-бабу. Вытаращившись на ее руки, он прошептал:
— Не хочу вторгаться в ваши пределы, мисс, однако позвольте узнать: не мистеру ли Рейду принадлежит сия рубаха?
После кивка Полетт он еще тише спросил:
— Можно взять на минутку?
— Зачем? — удивилась Полетт, но приказчик молча выхватил у нее мокрую рубашку, помял, потискал и вернул обратно.
— Похоже, сей наряд служит ему с незапамятных времен, — нахмурился Ноб Киссин. — Ткань шибко износилась. Странно, не правда ли?
Полетт уже привыкла к чудачествам приказчика, но эта невразумительная реплика ее озадачила:
— Почему вас удивляет, что мистер Рейд носит старую одежду?
Раздосадованный невежеством собеседницы, Ноб Киссин прищелкнул языком.
— Новое воплощение требует новой одежды. Меняются рост, вес, половые органы, и оттого прежнее одеяние уже не годится. Вот мне, например, пришлось покупать кучу новых вещей. Расходы просто ужасные.
— Я не понимаю, Ноб Киссин-бабу. Зачем это вам?
— Ну как же! — выпучил глаза приказчик. — Ослепли вы, что ли? У меня набухают груди, волосы отрастают. Налицо рождение иного образа. Какая ж тут старая одежда?
Полетт наклонила голову, пряча улыбку.
— Но мистер Рейд не претерпел таких изменений, и старая одежда ему еще послужит.
Отклик приказчика был весьма неожиданным: от негодования он весь надулся и заговорил со страстностью человека, отстаивающего давно взлелеянную веру:
— Как делать можно столь безответственные заявления? Сейчас я вам разъясню. — Сунув руку за горловину просторного балахона, он выпростал амулет, из которого достал пожелтевшую бумагу. — Извольте взглянуть.
Полетт втянула листок в пронизанную солнцем полутьму под накидкой.
— Это список команды «Ибиса» двухлетней давности, — пояснил Ноб Киссин. — Взгляните на имя досточтимого мистера Рейда — и все поймете. Стопроцентная перемена.
Полетт зачарованно смотрела на слово «черный» возле имени Захария. Вдруг все, что прежде казалось странным и необъяснимым, обрело четкий смысл — и его сочувствие к ее обстоятельствам, и безоговорочное принятие ее сестринской любви к Джоду…
— Ну разве не чудо? — пыхтел приказчик. — Кто это сможет отрицать?
— Да, вы правы, Ноб Киссин-бабу, — сказала Полетт.