Она поняла, что невероятно заблуждалась в своей оценке Захария: если кто и мог соответствовать многообразию ее личности, так только он. Казалось, небесные силы направили к ней посланника с известием, что их души повенчаны.
Теперь ничто не мешало ей открыться, но одна лишь мысль о том заставила ее испуганно съежиться. Вдруг он подумает, что его преследуют? А что еще ему думать? И что делать ей, если он посмеется над ее униженностью? Это невыносимо.
Полетт взглянула на море, и в памяти промелькнуло давнишнее воспоминание о том, как Джоду застал ее в слезах над романом. Озадаченный, он пролистал и даже потряс книгу — не выпадет ли колючка или игла, которая объяснила бы ее огорчение. Узнав, что причина в самой книге, он попросил ее пересказать. Полетт поведала ему историю Поля и Виржини[125], в изгнании живших на острове Маврикий; их детская привязанность друг к другу переросла во всепоглощающую страсть, но влюбленных разлучили — Виржини отправили во Францию. Полетт долго пересказывала свою любимую часть романа — трагический финал, в котором Виржини вот-вот должна воссоединиться с возлюбленным, но гибнет в кораблекрушении. Отклик Джоду на печальную историю ее возмутил: молочный братец расхохотался и сказал, что только дурак заплачет над столь путаной сопливой чепухой. Полетт заорала, что он сам дурак, а еще слабак, потому что никогда не отважится последовать зову сердца.
Почему же никто ей не объяснил, что наибольшей отваги требует не сама любовь, но ее коварные привратники — боязнь сознаться себе, робость признаться любимому и страх быть отвергнутой? Почему никто не сказал, что близнец любви не ненависть, а трусость? Иначе она бы поняла, отчего так старательно пряталась от Захария. Но и сейчас ей не хватало духу сделать то, что нужно… Пока не хватало.
Была глухая ночь, только что отбили пять склянок, когда на баке Захарий разглядел боцмана Али — глубоко задумавшись, тот смотрел на горизонт, залитый лунным светом. Весь день Захарию казалось, что боцман его избегает, и потому он, не мешкая, направился на бак.
Увидев его, боцман вздрогнул:
— Зикри-малум!
— Уделишь мне минутку, серанг Али?
— Уделишь, уделишь. Что хотеть?
Захарий достал часы:
— Думаю, пора сказать правду о тикалках.
Боцман Али недоуменно подергал вислые усы:
— Что ты говорить? Не понимать.
— Хватит валять дурака, Али. — Захарий откинул крышку часов. — Ты все наплел. Я знаю, кто такой Адам Дэнби.
Боцман дернул плечом, словно и сам устал от притворства.
— Кто сказать?
— Неважно, главное — я знаю. Вот только не ведаю, что ты задумал. Хотел обучить меня фокусам Дэнби?
Покачав головой, боцман харкнул жвачкой за борт.
— Неправда, Зикри-малум, — тихо проговорил он. — Не верь всякая болтовня. Аадам-малум моя как сын, он муж моя дочь. Он помереть. Дочка тоже и вся детка. Серанг Али совсем один. Моя на тебя смотреть и видеть Аадам-малум. Шибко схожи. Зикри-малум моя тоже как сын.
— Вон как? И чего ж ты удумал? Сделать из сынка бандита?
— Бандит? — вскинулся боцман. — Опий торговать не бандит? Раб на корабль возить лучше?
— Ага, сознался! Хотел, чтобы я стал твоим Дэнби?
— Нет! — Боцман Али шлепнул ладонью по поручням. — Моя хотеть одно добро Зикри-малум. Он стать офицер. Может, капитан. Все, что Аадам-малум не стать.
Боцман словно постарел, он сник и стал каким-то жалким. Невольно Захарий смягчился:
— Послушай, боцман, ты был очень добр ко мне, спору нет. Я вовсе не хочу тебя закладывать. Поэтому давай условимся: когда придем в Порт-Луи, ты исчезнешь. И мы обо всем забудем.
— Можно, — понурился Али. — Моя так делать.
Захарий протянул ему часы:
— Возьми. Это твое богатство, не мое. Держи у себя.
Боцман поклонился и спрятал часы за пояс. Захарий отошел, но тотчас вернулся.
— Знаешь, мне очень паршиво, что мы так закончили, — сказал он. — Порой я жалел, что ты ко мне прицепился. Держись ты подальше, наверное, все было бы иначе. Но ведь именно ты разъяснил мне, что я стою большего. Если я дорожу службой, надо жить по ее законам. Иначе на кой связываться? Ты меня понимаешь?
— Да, — кивнул Али. — Понимать.
Захарий пошел прочь, но боцман его остановил:
— Зикри-малум… погодить…
— Что?
— Туда смотреть. — Боцман Али махнул рукой по носу шхуны.
За бортом была кромешная тьма.
— Куда смотреть-то?
— Туда Малаккский пролив. Отсюда миль сорок-пятьдесят. Там Сингапур близко-близко. Шесть-семь дней плыть.
— К чему ты клонишь?
125
«Поль и Виржини» (Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер, 1788) — притчевая повесть о трагической любви.