«Марксизм (в его русском варианте марксизма–ленинизма), — указывает Ю. В. Павленко, — одно из порожденных Западом учений, стал (в советской России. — И. П.) основой официальной идеологии, а западнически настроенная интеллигенция и в XIX, и в XX вв. считала себя сторонницей либерализма и демократии»163. Все это дает основания «включать евразийское пространство распространения по преимуществу русскоязычной образованности в сферу культурного влияния Запада»164, не говоря уже о весьма мощном влиянии западной культуры на исторических землях Украины и Беларуси.
Подчеркивая в этом контексте культурное родство Большой Европы, Генеральный секретарь СЕ в 2001–2004 гг. Вальтер Швиммер заявил: «Я твердо убежден, что 800 миллионов европейцев имеют много общего в культуре. Толстой является таким же европейцем, как и Шекспир, Шостакович является таким же европейцем, как и Моцарт или Шопен»165. А вот как охарактеризовал принадлежность своей страны к Европе, выступая перед Парламентской ассамблеей Совета Европы 28 июня 2000 г., Председатель Национального собрания Азербайджана Муртуз Алескеров: «Азербайджан имел тесное отношение и развивался в рамках одной системы ценностей с культурами Древних Греции, Рима, Византии, Возрождения, Просвещения и Романтизма. В течение почти двухсот лет Азербайджан был домом для большой немецкоязычной общины. Один из самых выдающихся физиков XX века Л. Ландау и великий музыкант современности М. Ростропович родились в Азербайджане и всю жизнь поддерживали тесные связи с их родным городом Баку. Я мог бы продолжать, но я думаю, что факт органичной принадлежности Азербайджана к Европе не требует дальнейших доказательств»166.
Таким образом, Европа всегда пребывает в процессе созидания и реформирования, и поэтому роль таких ее институтов, как Совет Европы, заключается не столько в организационном закреплении цивилизационного единства или сохранении общей идентичности или общих культурно–исторических характеристик, сколько в перестройке, формировании и развитии последних, в активном влиянии (посредством этого институционного «тигеля») на процесс строительства Большой Европы общих ценностей, перспектив, военной, экономической и демократической безопасности.
В заключение заметим, что Европа как цивилизационная категория родилась в первую очередь из определенного круга убеждений, которые «дозревали» в течение длительного исторического времени, но весьма стремительно обрели установившиеся формы на протяжении последнего полстолетия. Фундаментальными среди них являются:
• признание человеческого достоинства, основополагающих прав и свобод человека, неприкосновенности человеческой жизни как высшей ценности167;
• уникальность и равноценность жизненного опыта и мнений каждого конкретного индивида, что исключает любую иную форму правления, кроме плюралистической демократии;
• потребность в институте политической власти при одновременном осознании присущих ему опасностей — дилемма, которая может быть решена лишь посредством разделения власти и верховенства права;
• потребность в примирении как внутри европейских стран, так и между ними, в основанных на принципах гуманизма, терпимости, межкультурного, межрегионального и межцивилизационного диалога стратегиях преодоления этнических конфликтов и распрей168;
• потребность в адаптации к процессу растущей взаимозависимости на региональном, континентальном и глобальном уровнях, отвергающей изоляцию от судьбы и проблем соседей как близких, так и дальних.
С этих позиций мы не видим принципиального противоречия между цивилизационным и функционально–прагматичным взглядами на единство Европы, характерными прежде всего для федералистов, с одной стороны, и функционалистов, неофункционалистов и трансакционалистов (последние убеждены в решающей роли контактов и коммуникаций среди факторов интеграции) — с другой169. Ведь акцентирование на важности денег и личных интересов не означает пренебрежения к моральным, духовным и политическим ценностям, к мыслителям, стремившимся объединить Европу на основе греко–римского античного наследия170, христианского мировоззрения, гуманистических идей Возрождения, Реформации и Просвещения.
Наоборот, стержневая для Совета Европы доктрина о правах человека вполне органично согласовывается с собственническо–рационалистическими мотивами и либерально–рыночными основами интеграции. «Отцы — основатели» единой Европы, такие, как Жан Моне или Роберт Шуман, действительно считали духовные и интеллектуальные идеалы главной побудительной причиной объединения Европы: как раз с целью защитить это величайшее наследие. Но, как справедливо указывает британский политолог, почетный профессор Лидского университета Филипп Тоди, «их действия, как и многих других, им подобных, основывались на предположении, что именно деньги — или, если кто-то отдает преимущество более красноречивым терминам, экономическое процветание — служат фундаментом европейского интеллектуального и культурного наследия»171.
165
One Europe. Statement by Mr Walter Schwimmer, Secretary General to the First part of the 2003 session of the Parliamentary Assembly. — Strasbourg: The Council of Europe. — 28 January 2003. — 10 p. — P. 2.
166
Address by Mr Murtuz Aleskerov. President of the National Assembly of Azerbaijan on the occasion of the Third pan of the 2000 session of the Parliamentary Assembly. — Strasbourg: The Council of Europe. — 26–30 June 2000. — D28(2000).
167
Как отмечалось в Резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы № 800 (1983) от 1 июля 1983 г. «О принципах демократии», современный европейский идеал демократии «глубоко коренится в греко–римской, иудейско–христианской культуре Европы, но не содержит никаких элементов этнического либо культурного превосходства или исключительности, будучи, напротив, по сути универсальным, основывающимся на человеческом достоинстве» (см.: On the principles of democracy. Resolution 800 (1983) adopted by the PACE Standing Committee, acting on behalf of the Assembly, on l July 1983. — 5 p. — P. 2.
168
Об остроте этой проблемы свидетельствует, например, недавно проведенный Институтом социологии НАНУ анализ проблемы национальных отношений, зафиксировавший снижение доли национально толерантных граждан в Украине с 1992 по 2003 гг. более чем в 3,5 раза и соответствующий рост за тот же период доли граждан с изоляционистскими установками на межнациональные отношения с 33% до 48%, а с ксенофобскими — более чем вчетверо. (См.:
169
Заметим, что акцентирование на таком «противоречии» более характерно для документов политических партий, нежели академических работ. Вот как, например, формулирует такое противопоставление итоговый документ XIV съезда Европейской народной партии: «Прагматизм, эффективность или какой-то неопределенный «третий путь» не апеллируют к реальным потребностям людей. Европейская же модель основывается на ценностях культуры и истории». (См.: A Union of values — final text agreed at XIV Congress of the European People’s Party. — Berlin. — 31 January 2001. — 33 p. /http://www.eppe.org/). Очевидно, однако, и об этом наглядно свидетельствует более чем полувековой опыт европейской интеграции, что общие духовные ценности не только могут целиком органично сочетаться с принципами здорового прагматизма и эффективности, но и способствовать укреплению последних через усиление внутренней мотивации к сотрудничеству.
170
Обращает внимание в этом плане недавний проект резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы о необходимости возвращения в лоно христианства Собора святой Софии в Стамбуле (Константинополе), внесенный 27 членами ПАСЕ из 17 стран — членов организации. Авторы документа утверждают, что они являются «ныне свидетелями символического возрождения, в духовном измерении, Римской империи» (см.: Restitution of the Saint Sophie Cathedral back to Christianity. Motion for a resolution, presented by Mr Corneliu Vadim Tudor and others. — Doc. 9349. — Parliamentary Assembly of the Council of Europe. — 1 February 2002. — 2 p. — P. 1).