Шум: внизу через двор проходит толпа мужчин, разношерстная толпа. Это рабочие, синие воротнички – грязные, в комбинезонах, в защитных касках. Белые, черные, желтые лица, хотя преобладают промежуточные оттенки.
Она обнаружила, что у нее в руках большая сумка для покупок – по-видимому, из супермаркета. Пытаясь перегнуться через перила балкона, чтобы разглядеть получше происходящее внизу, она не выпускает сумку из рук. Но балкон рассчитан на взрослых, для нее перила расположены высоковато. Ей даже в голову не приходит поставить сумку, ведь она набита неведомыми вещами, она знает только, что из этих вещей рождается чудо. Из них ее мама, как настоящая волшебница, сотворит столько замечательного: шоколадное пирожное, малиновое мороженое, хрустящее печенье. Эту сумку нельзя отпускать ни на секунду.
Когда она высунула голову за перила, а одна из ее косичек забавно свесилась вниз, люди внизу заметили ее. Рев многих глоток донесся до нее.
– Мы хотим ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА! – кричали рабочие.
– Хорошо, пришлите вашего пред... пред... ну кого-нибудь, – прокричала она в ответ, не надеясь, что ее сопрано будет услышано в этом гаме.
Из-за спины к ней подошел человек.
– Я представитель, – сказал он.
Она вздрогнула, начала было плакать, но тут же прекратила, так как сообразила, что слезами тут делу не поможешь.
Этим человеком был исполинский Шен.
– А я думала, вы гадаете по кристаллу, – заметила она, пытаясь скрыть все еще льющиеся из глаз слезы. На самом деле, появление Шена удивило ее не так сильно, как могло бы сначала показаться.
– Это было там, в знаке Овна 9, – ответил он. – Под Солнцем. Результат раунда судья оценил как 10:2 в пользу гадателя по кристаллу. А сейчас – Луна. Близнецы 21 для меня и Козерог 19 для тебя. Ты, как я посмотрю, оделась соответствующим образом.
– Оделась?
Разговор взрослых так трудно понять.
– Твой символ, РЕБЕНОК, ЛЕТ ПЯТИ, С БОЛЬШОЙ СУМКОЙ ДЛЯ ПОКУПОК.
– Мне семь, – строго поправила она его.
И затем, потрясенная своими же словами
– Мне семь?
Так оно и было. Не удивительно, что взрослые казались ей такими большущими.
– И ты называла меня незрелым индивидуумом, – воскликнул Шен и захохотал. – Ты, должно быть, здорово позабавилась, когда я подмешал немного жизни в беспросветную серость, которой был Иво. Ты – стопроцентная БАСП – белая англо-саксонская протестантка хотела провести психоаналитические тесты на мне, в то время, как я отсутствовал. Но ты не учла присущую роду человеческому агрессивность – это та черта, которая привела человека к господству на Земле. Так что можешь называть меня ЧАСП, если тебе легче оперировать подобной терминологией.
– Как?
– Черный англо-саксонский протестант. Или коричневый монголоидный католик, или желтый готтентотский католик. Я представляю всех их, я есть они, посмотри на мой символ – он во дворе. И, скорее всего, это вовсе не случайно, что твое имя – Афра. Оно очень близко к имени Афрам, или афро-американец, удобное обозначение...
– Целой группы. Так это что, демонстрация рабочих?
– Именно. Я есьмь универсальная душа человечества, я не признаю собственности и право владения чем-либо, как неестественные ограничения, выдумку нашего общества. Я говорю, что свобода и справедливость восторжествуют только тогда, когда будут доведены до логической крайности – когда насилие взорвет общество, так долго попиравшее их. Я возьмусь за дело так, как я берусь за все – со смелостью и отчаянием.
– И без ложной скромности, – тихо добавила Афра.
Ей показалось, что она должна помочь рабочим, каковы бы ни были их требования. Она хотела быть частью толпы, идти с ними до конца, хоть на баррикады.
– Так что же вы хотите конкр... ну чего вам нужно?
Присутствие пятилетней девочки в этой сцене, не умеющей еще выговаривать слово «конкретно», не казалось чем-то странным в этом театре абсурда.
– Я хочу свободу, – сказал Шен, зловеще делая ударение на последнем слове. – Я хочу безопасности. Я хочу власти. Я хочу равенства. Я есьмь обездоленные люди всего мира, я хочу все, что есть у вас.
– У нас – белых?
– Да. Вы здорово живете. Я хочу иметь право загадить планету, как это сделали вы. Я хочу иметь право разрушить столько же, сколько разрушили вы. Я хочу подойти к краю пропасти, имя которой смерть, так же, как это сделали вы, самодовольные белые ублюдки. Ты, белая сучка, я хочу взять...
Она опять помчалась прочь от его безумия, то ли по коридорам станции, то ли по улицам Макона – она уже не ощущал разницы, и это не имело для нее значения. МАРС
Ветер гулял по океанскому берегу. Пожилая индианка сидела лицом к океану, ее руки проворно ткали полотно. Афра осмотрелась – укрыться негде, а погоня близко. Здесь он ее быстро поймает, если...
Рядом лежало сотканное из разноцветной пряжи одеяло, наполовину завершенное, Афра уселась рядом – теперь тело ее было взрослым и на лице появились старческие морщины. Она взяла одеяло, ткацкие принадлежности, и вот ее уже нельзя отличить от индейских мастериц, сидящих на берегу.
Шен не появлялся. Афру заинтересовала структура ткани – сложные переплетения разноцветных нитей основы. Она удивленно наблюдала за тем, как ее загорелые морщинистые руки ловко управлялись с челноком и пряжей. Эта монотонная работа оказалась превосходным способом самовыражения для человека, чего ему так часто не достает. Ей было по душе это спокойное неторопливое занятие, она находила в нем невыразимое удовлетворение. Она была хранительницей искусства, что с лихвой окупало этот труд, и пусть цивилизация с ее машинами добралась до невообразимых вершин прогресса. Жизнь древних совсем не кажется примитивной, если пошире взглянуть на проблему бытия. А усердный, пусть даже простой, труд, всегда получит достойное вознаграждение.
Над волнующимися водами показался белый голубь. Она безразлично взглянула на него, подумав, а удастся ли ему выбраться из дикой смеси водяных брызг и порывов ветра. Но голубь упрямо летел, у него была четкая цель. Он летел над самой поверхностью воды, искусно маневрируя между вздымающимися волнами, вихрями водяной пыли и клочьями пены, не сбиваясь с курса. Умная птичка.