Чем больше я думал о своем сочинении, тем яснее для меня становилось, насколько многочисленны заинтересованные группы. Да, и судостроительные верфи и, собственно, весь торговый флот, затем парусное производство, министр финансов, попечительство о бедных, все прочие министры, кондитеры, галантерейная торговля, дамы, судостроители, оптовая торговля, мелочная торговля, даже домохозяева, даже садовники.
Странно, как быстро мысли приходят в голову, когда садишься писать. Я теперь вижу, что моя книга касается также мельников, пасторов, продавцов пилюль Холловея[40], ликерного производства и обжигания кирпичей, и людей, живущих на проценты от государственных займов, и канатного производства, и ткачей, и городских боен, и писцов в маклерских конторах, и акционеров Нидерландского торгового общества, а, собственно, если вдуматься, и всех прочих людей.
И также короля... да, короля в особенности!
Моя книга должна выйти в свет. Тут уж ничего не поделаешь! Пусть она попадет в руки Бюсселинка и Ватермана — мне все равно. Я выше антипатий, хотя должен снова сказать, что Бюсселинк и Ватерман шарлатаны и спекулянты. Не дальше как сегодня, я сказал это молодому Штерну, когда водил его в «Артис». Он может со спокойной совестью написать это своему отцу.
Так, дня два тому назад я сидел и обдумывал свою книгу, и вдруг помог мне не кто иной, как Фриц. Ему я, конечно, не сказал, что он помог мне, потому что мой принцип никогда не дать заметить другому, что я ему чем-нибудь обязан. Все же в данном случае это истина. Фриц сказал, что Штерн — способный юноша, что он делает настолько быстрые успехи в языке, что даже перевел на голландский немецкие стихи Шальмана. Как видите, в моем доме все идет вверх ногами: голландец пишет стихи по-немецки, а немец переводит их на голландский язык; если бы каждый держался своего собственного языка, то было бы немало сбережено труда. А что если — вдруг пришло мне в голову — поручить Штерну написать мою книгу? Если что надо будет вставить, я, время от времени, сам могу написать главу. Фриц тоже поможет (Фрицу очень нравятся слова, пишущиеся через два «е»). Мария все перепишет набело, что, кстати, будет для читателя гарантией против безнравственности, ибо, само собой разумеется, порядочный маклер не даст переписывать своей дочери такое, что несовместимо с нравственностью и порядочностью.
Я сообщил молодым людям мой план, и они его одобрили. Но Штерн, у которого, как и у многих немцев, есть слабость к писательству, заявил, что он будет писать то, что ему заблагорассудится. Это мне не особенно понравилось, но так как весенний сезон на носу, а от Людвига Штерна у меня еще нет заказов, то я не стал ему противоречить. Он сказал, представьте себе, что, «когда в его груди пылает энтузиазм к истине и красоте, никакая сила в мире не воспрепятствует ему петь то, что соответствует этому чувству, и что он скорее будет молчать, чем даст связать свою речь унизительными путами повседневности». Я нашел, что со стороны Штерна все это очень глупо, но отец его — солидная фирма, а для меня мое дело превыше всего.
Мы постановили следующее:
1. Еженедельно Штерн будет писать для моей книги две-три главы.
2. Я не имею права ничего изменять в написанном им.
3. Ошибки в голландском языке будет исправлять Фриц.
4. Время от времени я буду вставлять главу, чтобы придать книге солидность.
5. Заглавие книги будет такое: «Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества».
6. Мария будет переписывать главы начисто для печати, но в дни стирки в доме торопить ее не будут.
7. Готовые главы будут еженедельно читаться вслух в присутствии гостей.
8. Штерн будет тщательно избегать всего безнравственного.
9. Мое имя не должно стоять на заглавном листе, потому что я маклер.
10. Штерн имеет право издать немецкий, французский и английский переводы моей книги (он утверждает, что такого рода книгу за границей поймут лучше, чем у нас).
11. Я пошлю Шальману (на этом Штерн особенно настаивал) стопу писчей бумаги, гросс-перьев и бутылку чернил.
Так как с книгой надо было очень торопиться, я на все это согласился. На следующий день у Штерна была уже готова первая глава. Теперь ты видишь, читатель, каким образом вышло так, что маклер (Ласт и К0, Лавровая набережная, № 37) стал автором книги, похожей на роман.