Я представляю себе, как твоя жена спрашивает:
— Есть какой-нибудь толк в этой книге?
И ты отвечаешь, например (страшно слышать!), с той многоречивостью, которая свойственна женатым мужчинам:
— Гм... так... Не знаю еще.
Так вот, варвар, читай дальше! Сейчас начнется самое важное. И с дрожащими губами я смотрю, как ты перелистываешь страницы... И ищу на твоем лице отражения главы, которая так прекрасна!
«Нет, — говорю я себе, — он еще не дошел... Он сейчас вскочит... и в умилении обнимет кого-нибудь... может быть, свою жену...»
Но ты читаешь дальше. «Прекрасная глава», кажется мне, уже прочитана. А ты и не подумал вскочить и никого не обнял.
Все тоньше становится пачка листов под твоим правым пальцем, и все меньше моя надежда на бурные объятия. Мало того, говоря откровенно, я рассчитывал даже на слезу.
И вот ты дочитал роман до того места, где «они находят друг друга», и говоришь, зевая, — еще одна форма красноречия в брачной жизни:
— Так... так... Это книга, которая... Ах, как теперь много пишут!
Но разве ты не знаешь — чудовище, тигр[98], европеец, читатель! — разве ты не знаешь, что ты в течение часа жевал мою душу, как зубочистку? Грыз и глотал кости своего ближнего? Людоед, там была моя душа, которую ты пережевывал, как жвачное животное пережевывает траву! Там было мое сердце, которое ты проглотил, как пирожное... В эту книгу я вложил свое сердце и душу, я оросил ее рукопись столькими слезами, и кровь вытекала из моих вен по мере того, как я писал. И я отдал тебе все это, а ты покупаешь книгу за неоколько стейверов и говоришь: «Гм!»
Читатель понимает, что я здесь имею в виду не свою книгу. Собственно, я хотел только сказать, выражаясь словами Авраама Бланкарта...[99]
— А кто такой Авраам Бланкарт? — спросила Луиза Роземейер.
Фриц принялся объяснять ей это, чем доставил мне большое удовольствие, ибо я получил повод встать и, по крайней мере на этот вечер, покончить с чтением. Вы знаете, что я кофейный маклер (Лавровая набережная, № 37) и что мое дело для меня выше всего. Значит, каждому должно быть ясно, как мало нравилось мне произведение Штерна. Я надеялся, что речь будет идти о кофе, а он дал нам... да, он дал нам бог знает что такое!
Его сочинение уже отняло у нас три вечера. Хуже всего то, что Роземейерам оно нравится. Так по крайней мере они говорят. Если я делаю возражение, Штерн ссылается на Луизу. «Ее одобрение, — говорит он, — для меня имеет больше веса, чем кофе всего мира». И еще: «Когда у меня болит сердце и т. д....» (смотри тираду на странице такой-то, или, лучше, не смотри ее совсем). Итак, я не знаю, что мне теперь делать: пакет Шальмана оказался настоящим троянским конем, даже Фрица он портит. Фриц, по-видимому, помогал Штерну, ибо Авраам Бланкарт слишком голландец, чтобы быть известным немцам. Оба они так заносчивы, что я положительно теряюсь. Хуже всего, что я сговорился с Гаафзёйгером об издании книги о кофейных аукционах... Вся Голландия ее ждет, и вдруг Штерн идет совершенно по другому пути! Вчера он сказал:
— Будьте покойны, все дороги ведут в Рим, дождитесь лишь конца введения. (Неужели это все еще только введение?) Обещаю вам: под конец дело будет идти о кофе, о кофе и ни о чем другом, как только о кофе. Вспомните Горация, — продолжал он, — разве он не сказал уже: «Omne tulit punctum qui miscuit...»[100] кофе с чем-то другим? Не поступаете ли вы точно так же, когда смешиваете с кофе молоко и сахар?
Тут я должен замолчать. Не потому, что он был прав, но потому, что я взял на себя обязательство перед фирмой Ласт и К0 позаботиться о том, чтобы старый Штерн не попал в руки Бюсселинка и Ватермана, которые будут его плохо обслуживать, — они ведь шарлатаны.
Перед тобой, читатель, я раскрываю свое сердце. Я хочу, чтобы по прочтении писаний Штерна, если ты их действительно читаешь, ты не обрушил своего гнева на неповинную голову, ибо кто вздумает обратиться к маклеру, которого он ругает людоедом? Я полагаюсь на то, что ты убежден в моей невиновности. Я теперь уж не могу вытеснить Штерна из фирмы моей книги, когда дело дошло до того, что Луиза Роземейер, возвращаясь из церкви, спрашивает, не придет ли он сегодня вечером немного раньше, чтобы побольше почитать о Максе и Тине.
Но так как ты все же купил или занял эту книгу, положившись на ее внушительное заглавие, обещающее нечто солидное, я признаю твое право претендовать за свои деньги на нечто хорошее и потому теперь сам напишу одну-другую главу. Ты не присутствуешь, читатель, на вечере у Роземейеров, и потому тебе легче, чем мне, которому приходится все выслушивать. Ты волен пропустить главы, от которых пахнет немецкой сентиментальностью, и ограничиться тем, что написано мною, человеком солидным и кофейным маклером.
99
Имеются в виду «Письма Авраама Бланкарта» — роман в письмах, вышедший на голландском языке в 1787 г.