Того незначительного числа рабочих рук, на которые Хавелаар имел право по закону, хватало для очистки от сорной травы и кустарника только ничтожной части усадьбы, непосредственно примыкавшей к дому. Все остальное в несколько недель превратилось в дикую чащу. Хавелаар написал резиденту, прося средств на очистку, — или путем прибавки к жалованью, или же путем присылки заключенных из других округов. На это он получил отказ, но с разъяснением, что имеет право заставить работать на своей усадьбе людей, которые им лично в административном порядке присуждены к «принудительным работам». Это хорошо знал и сам Хавелаар, но он не пользовался этим «правом» ни на Амбойне, ни в Менадо, ни в Натале, ни теперь, в Рангкас-Бетунге. Ему противно было в виде наказания за мелкие провинности заставлять людей чистить его сад. Он часто спрашивал себя, как могло правительство до сих пор оставлять в силе порядок, который невольно вводил чиновника в соблазн наказывать провинившегося, сообразуясь не с важностью самого проступка, а с размером и состоянием усадьбы! Одна мысль, что наказанный, и даже справедливо наказанный, хоть на минуту мог бы подумать, что приговор объясняется своекорыстием судьи, — одна эта мысль заставляла Хавелаара отдавать предпочтение тюремному заключению, хотя вообще он не был его сторонником.
Вот по каким сложным причинам маленький Макс не мог играть в саду, а Тина не получала от цветов того удовольствия, на какое она рассчитывала, увидев их в день своего приезда в Рангкас-Бетунг.
Конечно, эти и другие мелкие неприятности не оказали влияния на настроение семьи, имевшей столько возможностей построить прочное домашнее счастье. Не этими мелочами объяснялось хмурое настроение Хавелаара после объезда округа или после беседы с тем или иным просителем. Мы знаем из его речи к главарям, что он собирался исполнить свой долг — уничтожить несправедливость, а из приведенных мною застольных бесед читатели, надеюсь, убедились, что перед ними человек, умеющий распутывать то, что для другого осталось бы темным. Мы вправе поэтому заключить, что из происходившего в Лебаке лишь немногое ускользало от его внимания. Знаем мы также, что он следил за своим нынешним округом еще и ранее, и уже в тот день, когда Фербрюгге встретил его в пендоппо (с описания которого начинается мой рассказ), Хавелаар показал ему, что кое-что смыслит в своей новой сфере деятельности. Личные расспросы на месте подтвердили многие его предположения, из знакомства же с архивом ему стало совершенно ясно, что округ, порученный его управлению, действительно находится в крайне печальном состоянии.
Из писем и заметок своего предшественника Хавелаар убедился, что тот пришел к тому же выводу: его переписка с главарями состояла из угроз, приказаний, упреков; становилось понятно, почему тот в конце концов заявил, что обратится непосредственно к правительству, если такому положению вещей не будет положен конец.
Когда Фербрюгге рассказал об этом Хавелаару, тот ответил, что его предшественник поступил бы неправильно, потому что ни в каком случае ассистент-резидент Лебака не имеет права обходить бантамского резидента; это было бы неправильно и по существу, потому что нет оснований предполагать, что такое важное лицо, как резидент, взял бы под свою защиту насильников и угнетателей.
Хавелаар был отчасти прав в том смысле, что действительно нельзя было предположить, чтобы резидент был прямо заинтересован во всех тех злоупотреблениях, которые приводили ассистента в негодование. Однако была же какая-нибудь причина, из-за которой он неохотно принимал меры по жалобам предшественника Хавелаара! Мы знаем уже, как часто они беседовали между собой о царящих злоупотреблениях. Интересно будет поэтому выяснить, почему такой крупный чиновник, как резидент, который, казалось, еще больше, чем ассистент- резидент, должен заботиться о торжестве права, фактически все время ему препятствовал.
Еще когда Хавелаар останавливался в Серанге, в доме резидента, он расспрашивал его о лебакских злоупотреблениях и получил ответ, что «так оно в большей или меньшей степени повсюду». Хавелаар этого не мог отрицать, ибо нет на свете страны, в которой все бы обстояло благополучно. Но Хавелаар полагал, что это не может быть основанием для сохранения злоупотреблений там, где они уже обнаружены, и в особенности если он, ассистент-резидент, собственно, и призван сюда затем, чтобы бороться с ними. Что же до «большей или меньшей степени», то эта формула к условиям Лебака не подходила, так как здесь уместно было бы говорить о степени исключительно высокой. На это резидент ответил, что в округе Чирингин, также принадлежащем к Бантаму, дело обстоит еще хуже.