Я должен также признать, что Фриц мало вынес для себя из проповеди. Я был очень доволен тем, что он тихо сидел в церкви. Он не двигался и не спускал глаз с кафедры; но затем я узнал, что около него сидела Бетси Роземейер. Я ничего по этому поводу не сказал, так как нельзя быть чересчур строгим к молодым людям и Роземейеры — приличное семейство. Они дали за своей старшей дочерью, которая замужем за Брюггеманом, аптекарем, очень недурное приданое. Я думаю поэтому, что подобные вещи удержат Фрица от Вестермаркта, что мне приятно, ибо я забочусь о нравственности.
Но это не мешает мне огорчаться, когда я вижу, как ожесточается сердце Фрица, словно у фараона; но фараон был менее виноват, ибо он не имел отца, который бы терпеливо наставлял его на путь истинный, — ведь в писании ничего не говорится о старом фараоне. Пастор Вавелаар жалуется на его свободомыслие — я имею в виду не старого фараона, а Фрица — во время уроков закона божия. Мальчишка стал, по-видимому, — и все проклятый пакет Шальмана! — настолько дерзким, что добрый Вавелаар просто выходит из себя. Трогательно видеть, как этот достойный человек, который часто пьет у нас кофе, пытается воздействовать на чувства Фрица. А у бездельника всегда наготове новые вопросы, обнаруживающие его упорство. Все это идет от проклятого пакета Шальмана! Со слезами на глазах ревностный служитель евангелия стремится отвратить Фрица от человеческой мудрости, дабы посвятить его в тайны премудрости божией. С мягкостью и кротостью он умоляет его не отвергать хлеб вечной жизни, дабы не попасть в когти сатаны, обитающего со своими демонами в адском огне, уготованном ему навеки. «О, — сказал он вчера, то есть Вавелаар, — о мой дорогой друг, открой же свои глаза и уши и услышь и увидь то, что господь дает тебе видеть и слышать через мои уста. Внемли свидетельствам святых, умерших за истинную веру, обрати взор на святого Стефана, падающего под градом камней, посмотри: его взгляд все еще направлен к небу, и его язык все еще поет псалмы».
— Я предпочел бы защищаться, сам бросая камни, — ответил на это Фриц.
Читатель! Что мне делать с этим мальчишкой?
Через мгновение Вавелаар начал снова, ибо он ревностный служитель веры и неутомим в труде. «О, — сказал он, — мой дорогой друг, открой же... (Начало было таким же, как приведенное выше). Неужели ты можешь оставаться бесчувственным, думая о том, что с тобой станет, если тебя когда-нибудь причислят к козлищам ошуюю...»
Тут безобразник разразился громким смехом, то есть Фриц, и Мария тоже стала смеяться. Даже на лице моей жены я заметил что-то похожее на усмешку. Но я пришел на помощь Вавелаару и наказал Фрица штрафом из его копилки в пользу миссионерского общества.
Все это меня глубоко волнует! И при таких заботах слушать еще разные истории о буйволах и яванцах! Что такое буйвол в сравнении с моими опасениями за Фрица? Что мне за дело до судьбы людей, живущих на краю земли, если мне приходится бояться, как бы Фриц своим неверием не повредил моим делам? Ведь возможно, если и дальше будет так идти, он никогда не станет добропорядочным маклером. Сам Вавелаар сказал, что бог всегда устраивает таким образом, чтобы благомыслие вело к богатству. «Обратите внимание, — сказал он, — разве Нидерланды не богаты? Этим они обязаны своей вере. Разве не часты во Франции убийства и преступления? Это все оттого, что они католики. Разве не бедны яванцы? А они ведь язычники. Чем дольше голландцы будут иметь дело с яванцами, тем больше богатства будет здесь, а там — бедности. Такова воля божья!»
Я поражен, как хорошо Вавелаар разбирается в делах. Ведь правда, что я, строго придерживающийся религии, с каждым годом вижу, как расширяются мои дела, тогда как Бюсселинк и Ватерман, не знающие ни бога, ни законов его, навсегда останутся шарлатанами. Чем больше я размышляю, тем больше постигаю неисповедимые пути божии. Недавно было опубликовано, что опять наша страна получила тридцать миллионов чистой прибыли от продажи продуктов, добытых язычниками, причем в эту сумму не включено то, что на этом заработали я и многие другие, живущие от этих операций. Не говорит ли этим господь: «Вот вам тридцать миллионов в награду за вашу веру». Разве не виден здесь перст божий, принуждающий нечестивого трудиться для обеспечения праведника? Разве нет в этом явного знамения, призывающего идти далее по тому же пути, — знамения о том, чтобы они там продолжали трудиться, мы же здесь крепко держались веры? Не потому ли сказано «молитесь и трудитесь», чтобы мы молились, а работа совершалась язычниками, не знающими «Отче наш»?