Так и вышло — минут через двадцать, братья повезли Берту в гостиницу. Вернувшись, они закатили грандиозную пьянку, на которой и выяснилось: Ждан разочарован в идеалах революции, в самостийной — полная жопа, и чета Баблюхов решила перебираться в Россию. Тарас, конечно же, предложил Ждану пожить первое время в своей общежитской комнате. Он обещал обязательно подумать.
Брательники сидели до поздней ночи. Меня вежливо попросили вон, да я и сам не горел желанием выслушивать семейные воспоминания. Ждан укатил под утро в гостиницу к Берте, чтобы уже через несколько часов выехать из Зареченска к себе домой.
В нашей квартире к завтраку никто не встал. Я не придал этому значения. Поклевав остатки вчерашнего пира, я убрался на кухне и поскорее ушёл обратно в свою нору. На следующий день мы завтракали с Тарасом вдвоём. Непривычно хмурый и молчаливый, он сказал, что маме нездоровится, и пускай, мол, она отлежится. Проводив Тараса на работу, я зашёл к маме. Она лежала на краю кровати, лицо её было покрыто бисеринками пота, затруднённое, хриплое дыхание прерывалось глухим тяжёлым кашлем. Левая рука слегка дрожала.
Предательский холодок пробежал по телу. Нет, не может быть! Да как же так! Да нет, ерунда, у нас ведь уже пятая вакцинация, врачи из каждого утюга заверяли — мол, враг не пройдёт, вы защищены как никогда.
Но перед глазами стояло желтушное лицо Ждана, нет, не лицо, а мерзкая, тошнотворная рожа. Быстро метнувшись за градусником, сунул его маме в подмышку и в ожидании мерил шагами комнату из угла в угол. Тридцать восемь и пять! Господи, ни хрена себе приболела! Убью гада! Трясущимися руками схватил телефон, набрал номер, объяснил как мог ситуацию диспетчеру скорой и сел у маминых ног.
— Максим… Там, на верхней полке… В документах доверенность на тебя… И завещание… найдёшь…
— Ты что? Не думай даже! Всё будет хорошо! Ты просто слегка приболела, сейчас приедет врач ,сделает укол, и ты быстро выздоровеешь!
Мама только робко улыбнулась. Скорая приехала быстро. Мимо меня пролетело какое-то мелкое недоразумение в белом халате и в маске. Стрельнув в меня глазищами, оно запорхало вокруг мамы. Через минуту этот вулкан энергии умчался из квартиры. Я стоял и хлопал глазами как дурак.
Но тут медичка вернулась, волоча за собой сложенные носилки, и скомандовала:
— Быстро укладываем!
Словно заворожённый, я помог уложить маму на носилки, на полном автомате взялся за штанги средства переноски. Этот энерджайзер в халате рванул так, что ручки чуть не выскользнули из моих рук. Плохо помню, как оказался на улице, причём в одних носках, как грузили маму в машину, как мне отказали поехать с ними… Дав этой бешенной врачихе номер своего мобильного, проводил взглядом карету скорой и растерянно уселся прямо на асфальт.
Вечером Тарас чуть не заработал от меня в дыню и покорно выслушивал всё, что я думаю про бандеровских тухлодырых сифилитиков и весь Тарасов род в частности.
А утром позвонили из больницы и предложили мне пройти обследование: диагноз у мамы подтвердился. Недослушав мои вопли о вакцинации, врачах-пидарах и прочий словесный понос, молча повесили трубку.
Дядя Боря пообещал всё узнать и сообщить мне. Спустя какое-то время вдруг позвонил Гоблин. Ему резко поплохело прямо на рынке, товарки по прилавку дотащили Тараса до рыночных ворот и бросили там дожидаться скорой. Новость не вызвала никаких эмоций: в душе-то я понимал, что Тарас ни в чём ни виноват. Но! Одно большое «но»!
Дядя Боря навестил меня спустя день. Ничем обрадовать не смог, сказал только, что врачи продолжают борьбу и состояние стабильное. На мои крики в адрес нашей медицины зло ответил, чтобы я прекратил истерику и верил в удачный исход. Я, дурак, забыл, что дяди Борина жена тётя Лена — врач.
Ночью у меня поднялась температура, к утру растащило конкретно. Я крутился, стонал, метался по кровати как резаный. Сил хватало только дойти до туалета. Кашель напрочь выворачивал нутро. Мечталось заснуть, чтобы во сне пережить этот кошмар. Не хватало воздуха. Сколько это длилось, сколько я не спал — не знаю. Где-то на полу звонил телефон, но мне было не до него.
В полуобморочном состоянии доковылял до кладовки, с трудом открыл дверь, собрав в кучу все свои убитые силы, дотянулся до бутылки из горючих запасов Тараса. Открутил зубами пробку и жадно опрокинул посудину в рот. Жгучее пойло обожгло горло.
На периферии угасающего сознания уловил какие-то изменения в окружающем мире: удары в дверь, суета теней, увидел вроде, даже ту активную пигалицу из скорой. Вот ведь как, почти помер, а всё туда же — девуля, походу, чем-то зацепила!
Чёрная воронка и провал в темноту.
В себя пришёл в одноместной палате. Рядом стоял аппарат ИВЛ. Понятно, выжил, значит. Интересно, а за что это мне такие хоромы, и как я вообще сюда попал? А как там мама… Чёрт, мама! На глаза попалась большая красная кнопка. Недолго думая, нажал на неё, и в палату вошёл какой-то биоробот женского рода.
— Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, гораздо лучше. Как там моя мама?
— Скоро придёт доктор, он вам всё расскажет, — и женщина в скафандре отвела глаза.
Сердце сжал сильный спазм — я всё понял. Мамы больше нет. Приходил ещё один в скафандре, что-то говорил, потом замолчал и ушёл. Этот мир для меня умер.
Дни мелькали один за другим, часто заходили разные люди, что-то в меня кололи, брали всякие анализы, делали какие-то измерения. Я ни на что не реагировал.
Выписали меня через два месяца. Заявился дядя Боря и рассказал, что инфекцию мы подхватили, скорее всего от Ждана, и в России это первый случай заражения новым, самым опасным штаммом. Из всех подцепивших его в Зареченске выжил лишь я один. Дядя Боря отвёл меня на могилу к маме, где я просидел больше суток. Где схоронили Тараса — меня не интересовало.
Домой я вернулся другим человеком. Во мне закипала волна протеста против всех и вся. Я с юношеским максимализмом решил избавиться от «томительных оков цивилизации». Первым делом была продана дача. На толику от вырученных средств через того же Ашота был приобретён ствол. До этого держать в руках оружие мне как-то не доводилось.
С самого утра залив глаза, моё тело срывалось, на поиски приключений. И они находились в полной мере: драки, беспробудные пьянки, грязный разнузданный секс, первый триппер — это как первая любовь, незабываемо. Коньяк, абсент, анаша и гашиш стали прозой повседневной жизни, а спайс и соли дополняли это адский коктейль.
Протестовал я со всей страстью. В моей квартире перебывали представители всех маргинальных слоёв общества: бомжи, аферисты, барыги, «чудо-коммерсанты», воры, просто бандиты, сутенёры и, конечно, целый сонм разных проституток и блядей. С последними я любил ходить на свалку за городом, чтобы пострелять по собакам. Псин, правда, ни разу не находили, но знатно куражились по полной.
Утро, одно из очередных… О боже, как же болит голова! Окинул взглядом ближайшее пространство. Странно, вроде бы я дома, но как-то пустынно вокруг. Встал и двинулся в ванную. На полу валялась разбитая раковина, зеркала не было. Прошёлся по квартире, заглянул в кладовку. Веселее не стало. Жилище было похоже разграблено. Кроме старой поломанной мебели, наблюдались две большие кучи явно человеческого дерьма.
Да пошли все на шнягу! Никто мне больше не нужен, продам хату и сразу уеду в деревню. Так, стоп, я недавно был в какой-то деревеньке… Точно, там ещё этот весёлый толстенький мужичок попросил у меня ствол, чисто пострелять. Не, ну мужик-то хороший, чё не дать.
Помню, он ещё смешно бегал вокруг каково-то старого дома с проломленной крышей и рассказывал про разные перспективы. А ещё помню, он забирал меня с корешами из обезьянника. Там вообще всё смешно получилось. Ко мне в квартиру влетел странный военный и, размахивая какой-то бумажкой, кричал про долг Родине. Девчонки стащили с него пилотку, а парни силой влили ему в рот стакан самогона. А потом вдруг приехал ОМОН и покидал нас мордами в пол…
Кажется, я всё вспомнил. Мы же с этим Санычем, так просил себя называть мужичок, куда-то постоянно ездили, что-то подписывали… Видно, тот самый дом с провалившейся крышей мне покупали. В памяти всплыло: банда каких-то «талибов» шустро вынесла из моей квартиры всё ценное. А я в это время сидел такой весь из себя на последней табуретке и пил коктейль «Революция». Убойная, кстати, вещь, прям по Пелевину, настоящий трэш!