— И чего я хотел, к чему я стремился?.. Лежать так, все забыть…
Подолгу и очень подолгу, в иные дни, от неописуемого, к примеру, свободные, лежал он так, все забывая… и затем вдруг вставал; одевался; и выпив кофе, шел, предположим, к реке — как когда-то: год назад, три года назад.
И все опять повторялось, конечно, на этих, тоже, прогулках; и деревья, с уже намечавшимися, может быть, листьями, и еще совсем редкая, робкая тень их на мокром асфальте, и тихий, быстрый, вдруг отчетливо-острый запах земли, зелени, влаги, и блики, и отблески солнца, пробегавшие по воде: все это, в своем безмятежном безмолвии, вновь, как некогда, что-то, по крайней мере, сулило ему, звало и манило; и он, Макс — пусть нехотя и как бы уже по привычке — но все-таки откликался на этот зов, этот оклик; и значит, вновь, как некогда, заставлял себя: видеть, смотреть; и принуждал себя, по привычке, к усилию; и ловил свою мысль, собирал свои мысли; они же вновь, разумеется, от него ускользали; и обращенные к кому-то другому, кружились, путались, ему уже неподвластные.
Все было так же: все повторялось. А между тем, он, Макс, — он знал все это уже наизусть; он смотрел на все это — откуда-то, со стороны: из того безразличия, может быть, которое уже не покидало его.
Он знал все это — наизусть; все это было ему — уже почти, пожалуй, неинтересно.
И значит… и значит, вновь, как некогда… когда это, где это было?.. отошел он — на полшага в сторону: от своей собственной жизни; и — и вновь, как некогда, некий — на сей раз влажный, весенний — ветер пробивался, может быть, сквозь этот зазор, эту щель.
И вдруг останавливаясь, глядя на воду, вспоминал он, может быть, море, сосны и облака… и вновь забывая их, все забывая, шел дальше, все дальше, по набережной.
— Да, вот… вот я иду здесь… И вот деревья, и почти уже листья, и тень, и блики, и отблески… И вот она… да, вот она, эта… как я думал когда-то?.. эта единственная, эта неподвижная точка — во мне, с которой, только с которой, я могу их увидеть… и вижу. Да, вот она, эта точка… Она есть — ее не было… она вспыхивает — она гаснет… Вспыхивает — и гаснет… вспыхивает — и гаснет…
— Ну и пусть… ну и пусть…
И чем дальше шло время, с тем большим, как сказано, но по-прежнему и по-прежнему безразличным вниманием следил он за ее появлением, пробуждением… и с тем большей радостью, исчезая, возвращался, вместе с ней, в пустоту, в темноту, все шире и шире, в нем самом, раскрывавшуюся.
И все исчезало в ней; все стихало вокруг; и вновь останавливаясь, закрывая глаза, как будто проваливался он: куда-то… и — и опять открывая их, видел, всякий раз неожиданно, мост, уже появившийся, быки и сваи его вдалеке, блики, отблески, деревья на том берегу, и какой-нибудь, к примеру, прогулочный, белый, маленький катер, выплывавший из-под моста, медленно-медленно приближавшийся, проплывавший, и волну, расходившуюся за ним, с тихим, но вполне отчетливым звуком ударявшуюся о гранит.
— И чего я хотел, к чему я стремился?.. Все правильно, все так и должно быть…
А там, в конце набережной, — там стояла — и до сих пор стоит, быть может? — одна — в конце набережной одна-единственная скамейка; почти всякий раз садился он на нее; исчезал в пустоте; видел реку; вспоминал, может быть, что-нибудь… далекое, очень далекое, уже отступившее. Море? — море, конечно… и, конечно, спектакль… и какую-то, и еще какую-то осень… бульвар и аллею… и прошлую зиму, беду… и то мгновение на той, какой-то, поляне…
— Все правильно, все так и должно быть… Помириться с самим же собою… смириться, — так думал он, может быть.
Помириться? — Он уже помирился с собою. Смириться? — Отчаяние и было смирением.
— И чего же я в самом деле хотел?.. Чего-то иного и какого-то выхода?.. А никакого выхода нет. Нет — и не надо… нет — и не надо…
— Отсутствие выхода и есть, может быть… выход.
И он опять, и опять закрывал, конечно, глаза; и все забывая, вновь, и вновь проваливался в эту безмерную, неизмеримую, прозрачную, прохладную темноту, пустоту, тишину… и со все обострявшимся, чем дальше шло время, чувством — пробуждения, пробужденности, выходя из нее, видел, как будто впервые, реку, мост, быки и сваи его, отражавшиеся в воде.
Как будто впервые? — Да, как будто впервые… и как если бы он не только не видел, ни разу, этих быков, этих свай, но вообще ничего, никогда.
— И значит… — подумал он как-то. — Нет, ничего не значит, — так он подумал.