Потеряв всякие надежды на какой бы то ни было суррогат свободной жизни, люди решились на самоубийственную попытку найти эту свободу в пессимистическом индивидуализме, в полном отказе от борьбы, от сопротивления. Нравственное "совершенство", заключащееся в отказе от счастья, в беспредельной, противоестественной уступчивости, в добровольной отдачк себя в распоряжение первого попавшегося ближнего, было все-таки утверждением личной, "моей" силы - пусть даже эта сила только и проявляется в насилии над собственными страстями.
Это основная идея обладала чрезвычайно важными особенностями, "счастливо" определившими ее двухтысячелетний успех и живучесть...
Если говорить о классовом лице такой этической схемы, то нужно признать ее удивительную универсальность: этический максимализм, заключающийся в максиуме покорности и непротивления порабощенных - плоть от плоти эксплуатаорского общества, ничем лучшим заменен быть не мог. Такая этика оказалась очень живучей как привычка, как система нравственных традиций, как закрепленная опытом нравственная логика. И ей обеспечено было длительное существование вплоть... до пролетарской революции, положившей конец классовому обществу. Несмотря на свое смирение, подчеркиваемое на каждом шагу, старая мораль насквозь индивидуалистична. "Праведнику" нет никакого дела до коллектива, общества, до ближнего. Если его ударить в правую щеку, он подставляет левую, беспокоясь в этом случае только о своем совершенстве, о своей заслуге. Его абсолютно не интересует тот изувер, который колотит по щекам своих "ближних". С таким же усердием "праведник" готов разводить клеветников, ибо прямо рекомендуется: если вас преследуют, "ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще" (гонят вас и клевещут на вас), - вы не только не должны огорчаться, или жаловаться, или беспокоиться, напротив, вы должны "радоваться и веселиться". так как ваша личная "премия" - "мзда" от такого несчастья значительно повышается "много на небеси".
Разумеется, на практике немного находилось охотников совершать подобные подвиги, и дело совсем не в этом. Сщуественным здесь является полное безразличие отдельной личности к интересам общества, решение морального вопроса в пределах узкого, индивидуального устремления. Этическая норма находится, следовательно, в полном, безраздельном владении личности. Эта личность привыкла не всегда подставлять щеку, правую или левую, но она крепко утвердилась в своем праве на личное совершенствование, а отсюда уже пошли многие тенденции индивидуализма. Они еще живут даже в нашем обществе. Иногда эта тенденция личного чванства, одинокой слепой гордости своим "совершенством" без всякой мысли об общественной пользе, иногда это личное кокетство, эстетический припадок эгоизма, для которого собственная слеза дороже общей радости.
Ревнивая, пропитанная личной нравственной жадностью и самолюбием, этика индивидуалиста на каждом шагу отталкивает человека от общественных явлений. "Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким и вас будут судить". Это значит - не обращайте внимания на все то, что вокруг вас происходит, не ввязывайтесь в неприятности, руководствуйтесь правилом "моя хата с краю". Полная непротивления по отношению к другим, такая этическая норма не так много требует и от самого судьекта совершенствования. Все совершенствование заключается в пассивности, поэтому одним из главных отличий этики сделалось универсальное положение: ничего ни при каком случае не нужно требовать ни от других, ни от себя. "Грех" - поступок неправильный, противоречащий даже прямым нормам этики, - не такое страшное дело, всегда можно покаяться, пережить новый припадок унижения и после этого можно жить спокойно и даже рассчитывать на царствие небесное...
Нельзя подсчитать, невозможно охватить взглядом этот двухтысячелетний нравственный опыт человечества, основанный на прямом утверждении: тяни как-нибудь свою лямку, думай только о себе, не связывайся с неприятностями, не требуй ничего ни от других, ни от себя, а нагрешишь всегда успеешь покаяться.
Подобная нравственная система была необходима для того, чтобы классовое подавление, всеобщая и ничем не сдерживаемая эксплуатация могли существовать с "чистой совестью" и с наибольшими успехами...
Коммунистическое поведение, коммунистическая нравственность, коммунистическое воспитание должны иметь иные линии развития, совершенно новые формы и новую терминологию. Линия раздела между "хорошим" и "дурным" должна проходить у нас по абсолютно новым местам. Христианская этика не интересовалась вопросами труда и трудовой честности. "Посмотрите на птиц небесных, они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а живут". У нас труд есть дело чести, дело доблести, геройства. В нашем обществе труд является не только экономической категорией, но и категорией нравственной. То, что считалось нормальным - нищенство, попрошайничество, беззаботность, - у нас должно считаться прямым преступлением.
Логической осью нравственного закона ни в какой мере не может быть обособленный индивид, безразлично относящийся к общественным явлениям. Наш поступок должен измеряться только интересами коллектива и коллективиста.
Поэтому даже одноименные добродетели, которые как будто признавали прежде и признаем мы, в сущности, совершенно различные явления. Честность "праведника" и честность коммунистическая - принципиально разные вещи.
Честность всегда начиналась со слов "не хочу" - не хочу чужого, не хочу лишнего, не хочу неправильного.
Наша честность всегда должна быть активным требованием к себе и к другим: хочу и требую от себя и от других полного внимания к общим интересам, полного рабочего времени, полной способности отвечать за свое дело, полного развития сил, полного знания, хочу и требую наиболее совершенных, наиболее правильных действий.
Очень многие категории поступков, в старой этике стоявшие вне пределов моральной нормы, у нас делаются моральными категориями. Все то, что усиливает или ослабляет связь между людьми, что, следовательно, обьединяет или разрушает коллектив, в нашем обществе не может считаться безразличным по отношению к нравственной норме. В коммунистическом обществе, например, точность, способность приходить вовремя, выражаться определенно, требовать ясно и ясно отвечать будут обязательно проверяться с этической точки зрения, а не только с точки зрения деловой...
В старом мире деловитость была преимуществом отдельных людей, в меру этого преимущества они поднимались по общественной лестнице, приобретая более совершенные способности эксплуататоров. Поэтому воспитание деловитости было воспитанием личной, индивидуальной силы, большинства людей. Деловитость становилась преимуществом меньшинства над большинством. С нашей точки зрения, следовательно, такого рода деловитость была явлением, в известной мере безнравственным.
В нашем обществе деловивтость становится достоинством, которое должно быть у всех граждан, она делается критерием правильного поведения вообще деловитость становится, таким образом, явлением нравственного порядка.
Мы не имели возможности в этой статье сделать просмотр всех направлений человеческого поступка в нашем обществе, для этого требуется, конечно, длительное и специальное исследование. Но мы уже видим, что сами критерии нравственного и безнравственного, правильного и неправильного у нас новые. И коммунистическое воспитание наше отличается от "нравственного" воспитания старого мира не только в перчене нравственных норм, но и в характере самого воспитательного процесса. Так, например, можно указать уже с достаточной уверенностью, что нравственное воспитание коммунистического человека прежде всего базируется на воспитании его способностей, на развитии его сил, его созидательного, творческого актива. Личность в нашем обществе совсем не то, что личность в обществе классовом. Те способности, которые в классовом обществе выращивались по секрету для всякого преимущества одного человека перед другим, которые поэтому не делались обьектом научного изучения и исследования, у нас должны сделаться предметом самого широкого педагогического внимания. К таким способностям относятся, например, способности ориентировки, композиции, вкуса и многие другие.