ВАСИЛИЙ: Ладно, положим — это ладно… Но в Японии они точно были. Ну не перебивай меня, мне самому разобраться надо. Короче я вскоре… Ну не вскоре, а сейчас вот… Догадался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со многими из нас происходит незаметно. Максим уступил свою душу дьяволу. Не знаю, когда и почему, скорее всего быстро и необдуманно, как всё важное в нашей жизни — бац! Бац! — посмотрим, что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьёт.
ПЁТР: Да откуда, почему…
ВАСИЛИЙ: По кочану! Не перебивай, просил. А может он вообще не понял, что получает, а что отдаёт? Проснулся на утро, дьявол ждёт приказаний: «Что тебе, Максим, угодно?» — «Да вроде ничего не угодно. А нет, закурить хочу.» — «На, пожалуйста, закури. Может, пивку?» — «А что и пивку можешь достать? Ну, сбегай.» Вот, так может, за папиросу и кружку пива Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что и очень умные люди отдают её, ради красного словца. Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души — когда дьявол может действовать через человека. Понятно? Сам факт договора ерунда, главное — дела, свершённые человеком, вследствие этого договора, понял? Дьявол готов и без договора помогать, лишь бы помогать — человек и так потерял душу.
ПЁТР: Зло есть наказание самого себя.
МОТИН (приподнимая голову со стола): Всё в мире грязь, дерьмо и блевотина, только живопись вечна.
(Опускает голову на стол).
ВАСИЛИЙ: А? Да. Так вот, задача дьявола — дать Максиму понятие о пути зла.
ПЁТР: Это всё хорошо, но откуда, почему?
ЖИТОЙ (появляясь в дверях, поёт): А потому что водочка… Как трудно пьются первые сто грамм!
(Пётр и Василий с криками приветствия вскакивают. Самойлов с тёплой улыбкой поднимается с кровати).
САМОЙЛОВ (с чувством): Эх, ребята!
ПЁТР: Ты одну купил?
ЖИТОЙ: Одну и ещё одну вермута!
(Пётр, Василий и Житой берутся за руки и пляшут, возбуждённо вскрикивая и мыча. По магнитофону в это время звучит фортепьянная вещь Эллингтона «Через стекло»).
ЖИТОЙ: Эй, Мотин, хватит кемарить, вставай!
МОТИН (не поднимая головы): Я ничего… Хорошо, сейчас, токо пусть голова полежит…
ЖИТОЙ (хорошим, благословляющим голосом): Ну, ребята, ладно, я разливаю. (Разливает). Уплочено! Налито!
(Все кроме Мотина, выпивают со словами «хорошо пошла», «нормально», «воды дай»).
САМОЙЛОВ: Пётр, а почему у тебя баб нет?
ПЁТР: Где нет?
САМОЙЛОВ: Ну вот пьём сейчас и раньше, а всё баб ни одной нет.
ПЁТР (заунывно и скорбно): Хватит потому что…
ЖИТОЙ: Зря. С бабами веселее. А, хрен, с ними, нам больше достанется. (Разливает). Нет, всё-таки Эллингтон ничего.
САМОЙЛОВ: А гитара есть?
ПЁТР: Нет, нету!
САМОЙЛОВ: Жаль… А у соседей есть?
ПЁТР: Нет.
ЖИТОЙ: Ну, ребята, нормально выпили сегодня. Ещё бы по фуфырю — и не стыдно людям в глаза будет взглянуть.
САМОЙЛОВ: Сходим за гитарой?
ЖИТОЙ: Куда?
САМОЙЛОВ: У меня парнишка знакомый рядом, может, у него есть.
ЖИТОЙ: Ты чего? Мы пойдём, а они тут всё допьют?
ВАСИЛИЙ: Зачем тебе гитара?
САМОЙЛОВ: Лёшка, давай сбегаем тут рядом.
ЖИТОЙ: А! Хрен с тобой! Давай-ка на дорожку! (Пьёт). Смотрите, без нас не очень!
ПЁТР: Хорошо Самойлов ведёт себя сегодня, без выпендрона.
ВАСИЛИЙ: Да, это надо зарубку сделать.
ПЁТР: Слушай, а чего ты там плёл насчёт Максима? Что он душу дьяволу продал? Притчу какую-нибудь хотел рассказать или так спьяну?
ВАСИЛИЙ: Почему спьяну? А, так вот я остановился, что задача дьявола — дать Максиму понятие о зле. Это и нетрудно, мир во зле лежит, а у Максима ещё и дьявол в помощниках.
ПЁТР: Он у всех в помощниках.
ВАСИЛИЙ: Ну, вот дьявол Максима и подначивает — чего не пользуешься? Давай, развивайся; хочешь, знание книг всех в тебя вложу, хочешь, поедем путешествовать — по опыту всё узнаешь. Ведь бесу для начала нужно, чтобы Максим поумнел, чтобы было чем искушать; а во-вторых, как митрополит Антоний говорит: зверям закона не дано, да он с них и не спрашивает. А вот со знающих, вот с них по знанию и спросится. Незнание закона освобождает от ответственности.
ПЁТР: Ну не думаю. Колесо санс…
ВАСИЛИЙ: Прошу, не перебивай. Сыт я твоим колесом сансары. Конечно, не совсем так. Но где ж ты увидишь, чтобы человек за кружку пива от Бога ушёл? А Максиму, собственно, ничего не надо, — не подкопаться — ни сокровищ, ни власти, ни суккубов там обольстительных. Чист, как киник, и знает, что ничего не знает, а то что пьёт — чего там… Что ж, говорит, можно и путешествовать. Отправились Максим с бесом в путешествие. Поехали аж на другой конец света, видели там… Видели там индейцев настоящих: круглый год в туристских палатках живут и не работают. Были в Майнце, где Майн впадает в Рейн, видели пожар и как человек из окна на простыню прыгал. Были в Голштинии, были в Паннонии, ничего особенного не видели. Были в Ирландии, видели мужика с бородой и грудями до пупа. А в Амстердаме видели магазин, где бутылочного пива одного 80 сортов, не считая баночного. Были в Саваттхи и Джеттаване, видели как электростанция разрушилась. Были на Сандвичевых островах, видели такую рыбу зелёную, что как посмотришь, так и блеванёшь. Были в Орехово-Зуево, там у ларька длинная очередь. Один мужик, чтобы очередь не пропустить, прямо в очереди мочился несколько раз. Из всего путешествия этот мужик Максиму больше всего понравился, решил взять его с собой. Это Фёдор.
ПЁТР: А! А я думал ты кончишь тем, что Фёдор — это Мефистофель и есть.
ВАСИЛИЙ: Были потом в Приене ионическом, видели памятник Бианту с надписью:
«В славных полях Приенской земли рождённый,
почиет здесь, под этой плитой,
светоч ионян — Биант».
Надпись была, правда, на древнегреческом, и Максим не смог её прочитать. Тут он впервые пожалел, что не умный. Были в Фивах, видели мудрого мужа, который на вопрос, чему научила его философия, отвечал: «Жевать бобы и не знавать забот». Максим не понял, ну и снова захотел стать умным. И говорит дьяволу: хочу стать умным. А дьяволу того и надо. Раз — и стал Максим умным, как… Как два Платона. Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал было рот, чтобы сказать что-то, но снова его закрывал.
(Пётр разливает с нетерпением).
ВАСИЛИЙ: И был его ум так велик, что сам мог понять свою ущербность. Ведь один ум — что с него? Разве философом делаться, или математиком, или вождём народным. Ну и что?
ПЁТР: Как, ну и что?
ВАСИЛИЙ: Ты же сам говорил — помешались на самоочевидности разума?
ПЁТР (раздражённо): Видел я, куда ты клонишь… Если бы ты, западник, не был пьян, вспомнил бы, что Фауста Мефистофель этим и искушал:
ВАСИЛИЙ: Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конференции по Достоевскому — хорошо, здорово, все докладчики — ученики Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались обсуждения… Выходит старичок какой-то, аж трясётся от волнения. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не умеет «как по написанному»; просто очень любит Достоевского. Этот старичок очень рад и взволнован, что услышал столько мудрых речей, ну и хочет поблагодарить, как умеет, этих мудрецов, да всё не складно говорит, волнуется очень. И вот эти мудрые люди, наизусть Достоевского знающие (ты учти — именно Достоевского!), начинают над ним ржать! Куда, мол, со свиным рылом в калашный ряд! А? Вот тебе и ум. Что бы тут сказал Фёдор Михайлович?