Газет нам не давали никаких. Мы ничего не знали о своей стране, о нашей Советской власти и тяжело переносили эту оторванность.
Обсудив наше положение, мы решили объявить голодовку, если нам не будут давать газеты и не улучшат питание. Голодали день, два, три и четыре. Лежали, не вставая. Начальство на уступки не шло.
На четвертый день пришел в барак сержант из охраны, немного говоривший по-русски.
– Вас, господин Кривенко, вызывает комендант лагеря по срочному делу.
Помог мне встать и выйти из барака.
– Ну что, голодать перестанете? – спросил меня комендант.
– Дайте газеты, улучшите питание.
– Вам всем сегодня выдадут паек, причитающийся за все дни голодовки, но смотрите, чтобы ваши люди не объелись. Завтра утром вы поедете в Россию. Происходит обмен заложниками.
При такой вести у меня откуда и силы взялись! Побежал в барак и объявил товарищам:
– Товарищи! Друзья! Скоро домой!
Радости не было предела, кричали без конца:
– Ура! Домой! Нас не забыли! Домой! Домой!
Собрали партбюро. Партийцев обязали следить, чтобы после голодания ослабевшие не ели сразу помногу, не заболели.
Через два дня мы шагали в Ньюкасл. Оттуда по железной дороге нас вывезли в Портсмут.
Был март 1920 года. В английских газетах «Таймc» и «Дейли мейл» за 11 и 12 марта были помещены фотографии отправки на родину заложников. Эти снимки мы видели, когда ждали корабль в Портсмуте.
В Портсмуте нас погрузили в трюм парохода и повезли вДанию. По прибытии в Копенгаген пароход стал на рейд. Нам всем хотелось посмотреть хотя бы издали на город, но из трюма ничего не было видно, а выход из него был строго воспрещен. Двое наших товарищей, все же осмелившихся подняться на палубу, были за это посажены в карцер.
На рейде Копенгагена простояли несколько часов. Потом меня вызвали наверх, в салон-каюту.
За столом сидели двое: один плотный, лет сорока с небольшим, с простым рабочим лицом, другой – несколько старше.
Первый мужчина встал, отрекомендовался:
– Литвинов.
Другой кивнул головой. Это был англичанин О’Греди. Максим Максимович Литвинов предложил мне сесть и спросил:
– Как вас содержали?
Я ответил коротко. Жаловаться не стал.
– Будет обмен заложниками, – сообщил Максим Максимович. – Мы уже договорились по всем вопросам с мистером О’Греди.
Меня пригласили к столу. На тарелках лежали бананы. Я, признаться, не знал тогда, что это такое и как их едят. Чтобы не попасть в неудобное положение, я поблагодарил и отказался, сославшись на то, что только позавтракал.
Всем заложникам разрешили выйти на палубу. Перед нами выступил с речью Литвинов. Он сказал, что Советская Россия жива, крепнет и ждет своих сынов. Выступил с ответом и я. Поблагодарил Советскую власть за заботу о нас. После этого Литвинов уехал, оставив нам по моей просьбе пять долларов на сигареты.
Пароход с заложниками из Копенгагена отправился в Либаву (ныне Лиепая). Из Либавы мы проследовали поездом в Ригу, а оттуда в Себеж».
Наступила весна. На бульварах Копенгагена распустилась сирень. Город выглядел еще более мирным, чистым, благополучным.
Литвинов снова жил в центре города. Дни были заполнены заботами, поездками, встречами с О’Греди и другими дипломатами. Хотя соглашение и было подписано, до массовой отправки военнопленных в Россию было еще далеко. Предстояло разрешить массу формальностей, собрать пленных близ Копенгагена, организовать питание, снабдить продовольствием на дорогу.
Жили чрезвычайно экономно. Зарецкая продолжала вести книгу расходов, записывала в нее каждый истраченный грош. Питались скромно. Как-то Литвинов опоздал к обеду. Зарецкая в его отсутствие позволила себе неслыханную роскошь – заказала устрицы, что грозило серьезным нарушением дневного бюджета. Литвинов весь обед провел в полном молчании, но, выходя из-за стола, пробурчал:
– Между прочим, соленые огурцы вкуснее.
Миланова и Зарецкая решили взять «реванш». Ужин иногда заказывался заранее. Как-то вечером, когда все трое сели за стол, женщинам подали по порции устриц, Литвинову на изящном блюдце принесли соленый огурец. Женщины ели молча. Литвинов, нарезая тонкими ломтиками огурец, что-то тихонько бормотал. Потом все трое переглянулись и начали хохотать. Публика за соседними столиками с изумлением смотрела на «этих странных русских», которые так весело и заразительно смеются.
Изредка Литвинов разрешал нарушать бюджет, не мог устоять перед желанием побывать на концерте, посмотреть балет. Договорились, что ходить будут по очереди, чтобы не оставлять чемоданы без присмотра. Как-то Миланова и Зарецкая отпросились на концерт симфонической музыки. «Дежурить» должен был Литвинов, но не выдержал, приехал в театр, сидел как на иголках, ворчал:
– Мы здесь наслаждаемся музыкой, а там роются в наших чемоданах…
Случались и курьезные происшествия. Накануне еврейской пасхи в одной газете появилась статейка, в которой наряду с другими сведениями сообщалось, что фамилия Литвинов – псевдоним известного русского революционера Макса Валлаха. На следующий день какой-то копенгагенский еврей-портной принес Литвинову в отель пакет с пасхальными закусками. Там были вино, маца, кнедлах и другие редкие лакомства. Пакет принесли в отсутствие Литвинова, и Зарецкая, как секретарь, вынуждена была принять. Литвинов чертыхался: «Уберите это». Зарецкая из солидарности демонстрировала нежелание притронуться к буржуазному подарку, имеющему религиозную окраску. «Лютеранка» Миланова не растерялась, пакет спрятала в своей комнате и вместе с Зарецкой лакомилась вкусными вещами.
В середине апреля 1920 года в Копенгаген приехала делегация Центросоюза. Она была сформирована для ведения переговоров по всем основным проблемам, возникшим между Советской Россией и Англией.
Делегацию возглавлял Леонид Борисович Красин. В Лондоне отказались принять Литвинова как главу делегации. На Даунинг-стрит не могли забыть, что в 1918 году в Лондоне двумя изданиями вышла книга Литвинова «Большевистская революция», которую он закончил словами: «Да здравствует триумфальное шествие социализма и славный Красный Флаг, поднятый Лениным 7 ноября!»
– Кого же вы желаете принять, если отказываетесь от Литвинова? – запросила Москва.
Ответ Лондона был кратким:
– С большевиками дела иметь не желаем, однако торговать с Россией готовы.
Когда Чичерин доложил об этом Ленину, Владимир Ильич усмехнулся, посоветовал запросить Лондон, готовы ли там вести переговоры с неправительственной делегацией России. Ответ пришел быстро: Англия готова вести переговоры с неправительственной делегацией России, например с русскими кооперативами. Литвинову телеграфировали в Копенгаген, что он назначен членом делегации и может начать переговоры с представителями Верховного совета Антанты, которые находятся в датской столице.
Леонид Борисович Красин прибыл с женой и детьми. Предполагалось, что из Копенгагена он отправится в Лондон, продолжит там переговоры с Англией и, если обстановка будет благоприятствовать, останется в Лондоне на длительное время. Вместе с Красиным приехали Виктор Павлович Ногин, советники и технический персонал. Делегация выглядела внушительно.
Красин вместе с Литвиновым начал переговоры с представителями Верховного совета Антанты. Чувствовалось, что Литвинов подготовил хорошую почву для диалога по дипломатическим и экономическим вопросам. Это очень радовало Леонида Борисовича.
Делегация Центросоюза поселилась в том же отеле, что и Литвинов. Красин с присущей его натуре широтой занял самые дорогие апартаменты на втором этаже.
Литвинов был вне себя, еле сдерживался, но, оставшись с Красиным наедине, все же спросил его:
– На какие деньги, Леонид Борисович, изволите жить в дорогих номерах?
Красин онемел от неожиданности, а потом пробормотал что-то по поводу необходимости поддерживать престиж Советской России, но обиду затаил и пожаловался Зарецкой:
– Ну и жила ваш Литвинов.
Жалоба Красина попала на благодатную почву. Уже полгода находилась группа Литвинова в Копенгагене. В его распоряжении были сотни тысяч, но ни Литвинов, ни его сотрудницы заработной платы не получали. Он предупредил их об этом перед отъездом из Москвы, сказав, что питание и оплата гостиницы – это все, на что они могут рассчитывать.