Словом, мерили мы друг друга старыми мерками…
«И еще догадываюсь я, – пишет дальше батька, – что получил ты мое письмо и обиделся. Подумал: „Учусь я как следует, не так, как ты когда-то учился – «на первый сорт“.
Прямо в точку попал. Ей-ей, не голова у него, а телевизор! Удивительно, как он в этот телевизор не сумел разглядеть, что Максим в армии другим стал.
И о своей давнишней учебе у батьки особое мнение имеется. И такое мнение, что хоть политинформацию проводи по нему. Говорит батька в письме, чтобы я его историю с «первым сортом» на носу себе зарубил и товарищам о ней рассказал. Пусть знают, как в старину наука людям доставалась. Иначе невозможно оценить ту жизнь, которую принесла советская власть нашей молодежи. «А насчет теперешних дел твоего батьки можешь судить по тому, что закончил он с отличием колхозную агрошколу, хотя и кузнецом является. И суди не только о батьке, а о всех колхозниках наших».
Вот тебе и батька!..
Никак не пойму, кто кого обгоняет, то ли мы своих отцов, то ли они нас. Впрочем, какая разница – кто кого? Лишь бы отстающих не было!
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
И кто бы мог подумать, что мне, Максиму Перепелице, придется в самой Москве – понимаете, в Москве! – принимать участие в таком тонком и деликатном деле, как организация концерта?!
Может, не нашлось большего ценителя искусства, чем я? Не-ет, вряд ли! Тут есть другая причина. А корень этой причины, я бы сказал, в моем перепеличьем характере. Впрочем, может, характер здесь и ни при чем. Просто – нелегко живется на белом свете тому, кто любит красивую дивчину. Очень нелегко!.. Но расскажу все по порядку.
Возвращаюсь я с тактических занятий, а дневальный вручает мне огромнейший пакет. В нем – газета «Вiницька правда». Чем-то домашним дохнуло на меня. Газета, которую каждый день читал я в Яблонивке. Добрая газета! А на первой странице!.. На первой странице портрет моей Маруси и яблонивского агронома Федора Олешки, который приходится внуком деду Мусию, самому говорливому старику в нашем селе.
Гляжу я на портрет Маруси… Ага… Понимаю. Знай, мол, Максим, наших! Ты портрет Степана Левады и статью о своем отделении в село присылал, а я тебе свой собственный портрет в газете… Но почему это сердце мое так бесится? Не оттого ли, что рядом с Марусей сфотографирован Федор Олешко? Я же Федора знаю. Хлопец такой красивый, что девчата сельские как мухи мерли, когда он на летние каникулы из Московской сельскохозяйственной академии приезжал! Конечно, не все девчата. Маруся, между прочим, кроме меня, ни с кем знаться не хотела.
Так в чем же дело? Почему мне волноваться?
Не валяй, Максим, говорю я сам себе, дурака! Ты же своими глазами читал одну мудрую книжку, где говорится, что ревность – это пережиток прошлого, который не украшает человека!
Но что поделаешь? Любовь, она тоже свои законы имеет. И даже самая высокая сознательность бессильна перед этими законами.
Читаю, что написано под снимком:
«Молодой агроном села Яблонивки Федор Олешко и молодая колхозница Мария Козак вывели новый сорт высокоурожайной гречихи…» А дальше сообщается, что их пригласили в Москву, в Сельскохозяйственную академию опытом делиться. Тоже мне, нашли академиков!
Но дело не в этом. Маруся, конечно, любит меня. Однако Федор Олешко – это ж такой парень!.. Да ему, с его высшим образованием, раз плюнуть сагитировать хоть какую дивчину замуж за него выйти!
Из газеты выпадает записка. Еле узнаю Марусину руку. Вроде курица лапой нацарапала. Видать, наспех писала… Ага, так и есть. Извиняется за короткое письмо. В машине пишет. Едут на станцию… «… После совещания в Виннице побыла дома два дня, а теперь едем с Федей…» Гм… С Федей… «…едем с Федей в Москву… Крепко целю…» Что за «целю»? Может, «целую?» Нет. «Крепко целю. Маруся».
Куда же это она целит? В кого?
Поплыла перед моими глазами казарма. Не знаю даже, как очутился я в канцелярии перед командиром роты. Так и так, докладываю ему, показываю газету, записку Маруси, прошу отпустить меня на два дня в Москву. Ведь до столицы от нашего города – рукой подать.
Поругал меня командир роты крепко. У солдата, говорит, есть дела поважнее сердечных. Служба прежде всего. Да и считает он, что страдаю я излишней мнительностью. Словом, никаких разговоров об отлучке из части.
Но тут повезло мне. Потребовалось сопровождать одного нашего майора в Москву. Вез он туда какой-то срочный пакет. Назначили меня, как авторитетного товарища, и разрешили задержаться в Москве на два дня, так сказать по личным делам.
Перед самым отъездом вызывает меня командир полка. Захожу к нему со страхом: вдруг отпуск отменит.
– Товарищ полковник, – докладываю, – рядовой Перепелица по вашему вызову явился!
Полковник наш прямо на Чапаева похож. Усищи! Сам здоров, в плечах широк, голос твердый, сильный. Поднялся он из-за стола, поздоровался со мной и говорит:
– Хочу вам, Перепелица, одно попутное задание дать. Да вот не знаю, справитесь ли.
– Справлюсь, товарищ полковник, – заверяю его. – Можете не сомневаться. Все выполню, что прикажете, лишь бы мне в Москву попасть!
– Так уж и все, – похохатывает полковник. – А если в прикажу из зоопарка слона в полк доставить?
– Ну, если объясните, как это сделать, то и доставлю, – так же шуткой отвечаю ему.
– На этот раз обойдемся без слона, – серьезно говорит полковник. – Дело вот в чем: мы как-то посылали письмо на радио. Просили передать концерт по заявкам наших солдат…
– Концерта не было, – напоминаю.
– Вот именно что не было, – подтверждает полковник. – Видимо, таких заявок поступает туда много, и все их удовлетворить нет возможности. Так вот, забирайте с собой наши заявки, зайдите там на радио…
И подробно объясняет мне, что нужно сделать. Смотрю я в его усатое лицо, смотрю на орденские планки на груди полковника, и так мне хочется сделать все до точности, как он приказывает.
– Слушаюсь, – говорю. – В следующее воскресенье вечером будет передача.
А полковник улыбается:
– В следующее – вряд ли. Ведь три дня осталось.
– Товарищ полковник! – даже руку к груди прикладываю я, хотя так и не полагается. – Разве вы не знаете Максима Перепелицу? У меня закон: сказано – сделано!
– А вот бахвальства я не люблю! – суховато отвечает полковник.
Мне даже не по себе стало. Не верит…
– Товарищ полковник… Ну… Ну, вот увидите? Разве я могу вам соврать? Да отвались у меня язык!..
Командир полка смягчился и улыбается опять.
– Ладно, – говорит, – посмотрим, какой вы хозяин своему слову. Сам буду в воскресенье у репродуктора сидеть.
– Можете не сомневаться…
И вот я уже в Москве. Сопроводил нашего майора, куда он приказал, и пошел на радио. Нашел улицу, номер дома, подъезд. Расспрашиваю у людей, куда мне и к кому, по каким ходам и переходам.
Наконец, стучусь в ту самую дверь, куда мне предписано. Захожу в комнату с окнами во всю стену, представляюсь. Встречает меня этакая серьезная дивчина лет шестидесяти. Оказывается – редактор. Вступаю с ней в переговори, показываю заявки солдат нашего четырежды орденоносного полка.
– О, да здесь же огромный список! – удивляется дивчина.
– А как же? – подтверждаю. – Культурные запросы. Завтра вечером передача должна быть обязательно.
Редакторша смахнула с носа очки, подняла на меня глаза.
– Что вы, молодой человек! – говорит. – Такую передачу надо готовить недели две.
Меня даже в жар бросило.
– Две недели? – ужасаюсь. – Завтра же весь полк наш займет позиции у репродукторов! Сам командир полка… Да знаете вы?..
А бабка меня успокаивает. Говорит и в такт своим словам очками помахивает.