— Максим, ты когда мать видел в последний раз? — спросила я, когда Максим, раздобрев от угощения, развалился на стуле, довольно почесывая полный живот.
— Да вчера, — немедленно насторожился Максимка, подозрительно посмотрев на меня, — почему спрашиваешь? Я налила Максиму кофе и поставила на стол вазочку с шоколадным печеньем:
— Понимаешь, родной, я просто беспокоюсь… Она у тебя не очень добрая, но она твоя мать. Она работает?
— Нет, — насторожился еще больше Максим, оставив в покое свой живот. Я вздохнула — сколько вечеров еще испортит нам эта истеричка.
Но, вовремя вспомнив, что эта истеричка родила-таки и вырастила моего Максима, я продолжила:
— Может, на пенсии?
— Какая пенсия? — усмехнулся Максим. — Она же у меня всю жизнь…
Погоди-ка, котенок, ты это к чему? Ну-ка признавайся, она была здесь? Я покраснела и медленно кивнула. Максим нахмурился:
— И просила денег? Я снова кивнула.
— И мне вернуться… Снова кивок. Я не могла ему врать, да и Максим имел право знать.
— И что ты ответила?
— Это тебе решать, милый, — тихо ответила я. — Не мне, и не ей. Я сказала, что ты взрослый человек и сам отвечаешь за свои поступки. И отношения с матерью налаживать тебе, а не мне.
— Молодец, Ритуша, — улыбнулся Максим. — Но совесть взыграла? Зря, не волнуйся, я ей вчера как раз половину зарплаты отдал. Вторая — тебе.
— Максим, — прошептала я, краснея еще больше. — Я не это думала.
— А я — это. Ты — моя девушка, и нам надо поговорить о деньгах, о нашем совместном бюджете. Я понимаю, что ты не очень богата, что ты студентка, а студенты вечно на бобах сидят, тем более, студенты с квартирой. Родители тебе помогают, но, смотрю, не очень.
— Перестань, — прошептала я, сгорая от стыда.
— В этом нет ничего плохого. Кстати, елка симпатичная… Только злая какая-то…
— Как раз после твоей мамаши украшала, — покраснела я.
— Я так и подумал, — Максим ушел в коридор и принес мне маленькую коробочку. В ней лежала снегурочка. Такая, как были при Советах — пластмассовая, с обгрызенным верхом.
— Это мои зубки! — воскликнул Максим. — У мамы вчера конфисковал.
Она все равно ее уже не ставит, стыдно ей, видишь ли, а это моя первая любовь!
— Можно и я кусну, — ревниво спросила я.
— Ну нет, — отобрал у меня снегурку Максим. — Не трошь старушку! Вечером мы заново украшали елку и обсуждали, какие костюмы завтра оденем на праздник к Кате. Максим, который мне почему-то ни разу не обмолвился ни о своих друзьях, ни о своей работе в нотариальной конторе, завтра впервые выходил со мной в мой мир. А на улице пробудилось чудо. Пошел снег. Почти первый в этом году.
Стоя у окна тесно обнявшись с Максимом, я долго любовались снежными осами, пока Максим не спросил:
— Ты счастлива со мной?
— Да, — просто ответила я. — В наших отношениях есть все. Даже маленькая горчинка — твои родственники.
— Она больше не потревожит тебя, я обещаю, — прошептал он, целуя меня в шею.
— Не надо, Максим, — ответила я, почувствовав в его словах оттенок горечи. — Не надо, родной. Ты же понимаешь, что мне это не важно.
Ради тебя я готова ее терпеть. Ради тебя я многое могу вытерпеть.
— Я знаю, — мягко ответил мой милый, зарыв лицо в мои волосы. В этот миг я и в самом деле была счастлива. Но только миг, потому что казалось мне, что не раз я стояла вот так с Максимом, тесно обнявшись, стояла у окна и любовалась падающим снегом. О Боже, что же это?
12
«Сегодня в том мире, как бы почуяв наступление праздников в этом, я вдруг оказалась в местном увеселительном заведении. Здесь было так продымленно, что лично я не понимала, как в таким воздухом, если этот чад можно было назвать воздухом, вообще можно было дышать. Мое тело, которое находилось далеко и уютно грелось в это время в объятиях Максима, слегка содрогнулось от вони, царившей в зале, но посетителям здесь наверняка нравилось. Не обращая внимания на неприятный запах, они что-то весело обсуждали, неестественно смеясь, радовались жизни, закрывшись от неприятностей ширмой из винных паров. Видимо, как в моем мире, как и в этом, зеленый змий был самым модным искусителем. Между пьяными посетителями бодро носились молодые девушки и юноши.
Видимо, им было очень жарко, потому что одеты и одни и другие были в короткие, до середины бедер туники, перевязанные на талии тесемками сомнительной чистоты передников. При этом они были босы, что лично мне казалось рискованным: на полу валялось множество осколков опрокинутой посетителями посуды. Впрочем, посуда здесь была не стеклянная, а глиняная, осколки быстро убирались снующими тут и там маленькими детьми, торговля шла на лад, а бедра местных официантов быстро покрывались синяками от „приятельских“ щипков. При этом доставалось как девушкам, так и парням, а некоторые служанки и слуги с видимым удовольствием сидели на коленях у посетителей, обняв их тонкими ручками за шею и заставляя выпить еще чарочку. Да, нравы в этом мире и в самом деле были почти как в нашем современном…