Почему мне сейчас казалось, что моя ненависть это не только обида за Дала и умерших бранеонов? Будто этот жрец когда-то сделал что-то и лично мне… Но вот что?»
Максим в тот день пришел поздно. Зато как раз к подготовленному мной ужину, когда я уже закончила готовиться к семинару.
— Рита, ты меня разбалуешь! — усмехнулся Максим, пережевывая мое мясо. — День сегодня был — ужас! На работе канализацию прорвало. Девчонки орут, сантехники ехать не спешат, а нам надо технику от сырости спасать. А вонь какая, хоть ты беги! Окна все пораскрывали, а толку почти никакого… Завтра не знаю, что делать будем. Канализацию вроде починили, но везде такой бардак, что диву даешься. Представляешь, дерьмо дерьмом, а сколько неприятностей!
— От дерьма всегда одни неприятности, — усмехнулась я, вспоминая внезапно вспыхнувшую димкину страсть. — А на счет запаха — ты мне не рассказывай! От тебя несет на километр, я аж тут чувствую. Так что, поел — и в ванну! Одежду стирать придется…
— Ритунь, я ее дезиком…, - усмехнулся Максим.
— Каким дезиком! — воскликнула я. — Дезик это только новая вонь на старую, кто воняет лучше! Да и пятно вон какое, его ты тоже дезодорантом…
— Рита, хватает у меня костюмов…, - ответил Максим. — Я же от матери привез. Потом постираешь. Сегодня удели время пострадавшим… Я диск привез. Фантастику. Знаю, что любишь! Пойдем смотреть…
— Максим, ты чудо! — взвизгнула я, схватившись за диск и пулей бросившись к компьютеру.
— Будто я и не знал…, - хмыкнул за моей спиной Максим, доедая ужин.
17
Четверг. День семинаров, а значит, деления на группы. На мое счастье, именно в мою группу Димка и не попал, поэтому объяснение отошло на неопределенное время. На переменах меня спасала вездесущая Катя, которая, хоть я ничего и не рассказывала, быстро смекнула, в чем дело. Но я отлично понимала, что так долго продолжаться не может.
Понимала, не отвечая на димкины звонки, понимала, бегая от него по коридорам. Понимала, но не знала, что ему сказать. Да и что толку в словах? Димка отлично знал о существовании Максима, знал, но все равно продолжал подбивать клинья. Он упрям и слова тут не помогут. И разговаривать с ним зря. Он всегда добивался своего, всегда! И это «всегда» вселило в него уверенность, что так будет и сейчас. Димка просто не знал, что такое проигрывать, и знать не хотел. Одним словом, и в этот день мне удалось-таки избежать объяснения.
Едва живая пришла я домой в часа два, поела и вновь села за компьютер — надо было до прихода Максима записать свой сон. Я уж и не заметила, как эти записи стали традицией. Если честно, то я даже не знала — читает ли написанное Максим. Наверняка читает. Однажды, проснувшись ночью, я не обнаружила его рядом и, пройдя на кухню, увидела Максима, склонившегося за компьютером. Я не стала его тревожить, вернувшись в постель. Что-то странное было на его лице и это «что-то» почему-то походило на жгучий стыд.
«Анлерина вновь куда-то собиралась и, судя по уже знакомому мне плащу, перчаткам и маске в руках, собиралась она на встречу с братом. Только вот в прошлый раз в ней ощущалась радость, а теперь на ее лице было написано смятение. Видимо, слова Хамала все же ее задели. Встреча началась, как и в прошлый раз. С протяжным стоном бросилась Анлерина в объятия брата, чуть всхлипывая на его плече. Я ее понимала — наверняка холодно и одиноко ее сердцу в этом огромном дворце, где нет места ни дружбе, ни сочувствию, лишь соблюдению приличий и хитро сплетенным интригам. Я знала, что у Анлерины, по сути, и подруг-то не было. Может, поэтому Хамал так быстро ее очаровал? Может, поэтому она решилась, и после нескольких фраз тихонько прошептала:
— Тебе надо уходить, бежать из этой проклятой столицы! Она всем нам принесла только боль! Слегка отстранившись, Вареон посмотрел на сестру и тихо спросил:
— Почему?
— Один человек сказал мне… что в тебе заложено черное семя, и если не выполнить определенные условия, то…
— Я знаю, что произойдет! — воскликнул Вареон слишком громко, и встревоженная Ниара попросила принца быть потише. Все же их могут услышать. Но трагедию уже было не остановить. Анлерина, попятилась назад, и упала бы вниз, если бы телохранительница не остановила ее у самого края ниши:
— Значит, это правда? — Вареон молчал. Выпрямившись, как стрела, он так и остался стоять на своем месте. — Значит, это ты? То, что произошло потом, сложно описать, но легко почувствовать даже в темноте. Вареон, воспылав гневом, сжал кулаки так, что захрустели суставы. Видимо, он очень старался взять себя в руки, но произнесенные сквозь зубы слова выдавали его смятение: