— Понятно, — в сердцах сплюнул верзила, — высокородные!
— Может и так, — сдержано ответил худой. — Ты что-то против них имеешь, Белен? Наконец-то я узнала имя хоть одного из них, а уж думала, что они, как многие до этих пор, так и останутся для меня безымянными. А было бы жаль, потому что эти двое меня почему-то очень заинтересовали…
Странная парочка, и забавная… Как поджарый волк рядом с буйволом.
— Несправедливо! — взвился верзила. — Кичатся кровью, нос задирают, а ничего этого не заслужили, ручками своими не заработали.
Ненавижу их!
— Ладно, пусть так, — хмуро ответил худой. Заявление друга его явно задело за живое. Почему? Может, передо мной — непризнанный аристократ? Слишком романтично, до сих пор в этом мире романтикой и не пахло. — Второе сословие — это бранеоны. Воины, защитники… Верзила оживился, а худой, как бы не замечая интереса слушателя, продолжал:
— Они защищают города, границы, людей, решают споры и вершат суды.
Они охраняют торговцев, следят за правосудием. Понимаешь? Верзила кивнул, и я мысленно порадовалась. Хоть какие-то жесты здесь мне вполне понятны и означают то же самое, что и в моем мире.
— Третья каста — это свободные. Они живут в городах и деревнях, сами решают, на кого им работать. Это ремесленники, купцы, служители, слуги, лесники и т. д. Последнее сословие — на плечах которых лежат тяжелые работы. Это захры. Если свободные сами за себя отвечают, то захры — рабы. Ланран кормит их, одевает, или же кормит их хозяин. Это безвольные люди, они принадлежат кому-то и не могут выбрать себе хозяина. Есть еще жрецы, они как бы стоят вне каст, считаются свободными, но принадлежат к своему храму. Они следят за продвижением между слоями, могут своим решением сделать захра свободным, если у того есть талант выжить одному, свободного — захром за преступление либо нищету, могут сделать захра или свободного бранеоном. В антрионы могут попасть только по воле самого короля…
— Очень много сказал, — потерял вдруг интерес к разговору верзила.
— Как жрец на собрании. Но я-то тут при чем? Я засмеялась про себя. Во! Людская глупость! Приехал в страну, а порядки знать не обязательно. На том многие и погорели. За то Кука туземцы и съели. Хочешь выжить среди других — учи их законы выживания. А вот худой закон усвоил, хорошо усвоил, если сумел год продержаться в Малинии и даже подчинить себе верзилу.
— Все, кто приехал в Ланран, обязаны явиться к жрецу, — осторожно вставил худой. — Потому что ни один в Ланране не может жить вне сословий. За присвоение чужого сословия — немедленная смерть. За жизнь вне сословия — присвоение к сословию захров. Поэтому мы идем к жрецу.
— Я не хочу стать им! — Белен показал пальцем на безучастного к их разговору захра. Тот, не подозревая о таком внимании к своей особе и убаюканный звучанием чужого языка, как раз решил вздремнуть, закрыв глаза и покачиваясь в такт движению повозки. Лошади везли его сами. Вот вам и лишний аргумент в пользу лошадей — воздух не загрязняют, землю удобряют, и по пьяни в аварию не лезут.
— Ты себя так низко ценишь? — язвительно спросил худой. Этот мальчишка мне нравился все больше и больше. — В отличие от тебя я рассчитываю на должность бранеона в столице.
— Зачем нам в город? Там дела?
— О да! — сверкнул глазами худой. — У меня там дела, большие дела!
А ты, дружок, не паникуй! Тебе там понравиться — кулаки почешешь вволю, — верзила сомневающе улыбнулся.
— Надеюсь, Ланс.
Я проснулась. Было воскресение, и на землю валился пушистый белый снег, который, впрочем, немедленно таял. Зима началась…»
Я больше не могла писать. Сон, только что яркими картинками стоявший перед моими глазами, вдруг растаял, оставив за собой окутанные снегом воспоминания. Я прошла на кухню, налила себе чаю, включила чудом сохранившуюся здесь «точку» и вслушалась в пение неизвестного мне исполнителя. Голос был тихий, спокойный, перед глазами стоял уже не Дал, а Максим. Я скоро его увижу. Скоро…
Жаль, что я не увижу, какого цвета будут у него глаза, когда он склонится над моей писаниной, вторгнется в мой сон. Зачем? Мне никогда не понять… Чай остыл, место исполнителя занял диктор новостей, Максим ушел из моего сознания, а я торжественно прошла к мусорнику и бросила туда пачку с оставшимися таблетками снотворного. Более они мне не понадобятся. Хватит быть трусихой — я досмотрю эту драму до конца, допишу книгу, и все кончится! Надеюсь… Постепенно я как-то забыла о Максиме и о снах. В конце-концов, скоро Рождество… Пусть католическое, но моя бабушка по матери была католичкой… Новый Год… Надо поставить елку. Пусть некуда, пусть нечем украсить, пусть не для кого, но надо! И обязательно живую, пушистую и плевать на иголки, обязательно поставлю, хотя бы маленькую, на стол… но поставлю…