Это была давешняя девятка, которую так расхваливал Олегыч.
Вот только в таком жутком состоянии, что становилось страшно за её водителя.
Судя по виду машины, она несколько раз перевернулась, врезалась во что-то и как итог — легла на крышу.
А ещё, судя по характеру повреждений, всё это было проделано на очень большой скорости.
— И как дела у водителя?
— Ничего, я жив и здоров. Что очень странно. Видишь водительской двери нет, меня пришлось оттуда вырезать.
— Чудо, не иначе, — согласился я.
Обошёл машину со всех сторон, пригляделся и даже не спросил, а сказал утвердительно:
— Тормоза. Как я и говорил тормоза. Ты видимо очень хорошо разогнался, а потом, когда начал тормозить, они не выдержали. И судя по тому, что машину ещё и крутило, дело было на повороте. Так?
— Да, правильно, а что?
— А поворот какой был? Угол сколько градусов? И на какой скорости ты в него входил?
— Насчёт угла не скажу, смотреть надо, а скорость была чуть за сто семьдесят. Там перед поворотом скоростной спецучасток был.
— Это всё интересно, конечно. Но я не понимаю причём тут я? Зачем ты меня сюда привёз? Чтобы я убедился в собственной правоте и в том, что твой приятель, Олегыч, мудак? Так это и без наглядной демонстрации понятно.
Андрей закурил ещё одну сигарету и задумчиво сказал мне:
— Ты знаешь, я пока кувыркался на этой машине и ждал, пока меня из неё достанут, то думал только о том, что меня окружают одни мудаки. Ты только что так назвал Олегыча, а он такой не один. Мне целый десяток этих горе-мастеров говорили, что всё нормально и ресурса тормозов хватит как минимум на пару гонок, а потом да, их менять нужно. Ни одна падла не сказала мне того, что я услышал от тебя, совсем ещё пацана сопливого.
— И что? Ну да. Они уроды, тот, кто так качественно может свапнуть двигатель не может не понимать что к чему. Любому нормальному мастеру сразу всё понятно. Так что тебе намеренно вешали лапшу на уши. Да и ты сам виноват. Машина, — я кивнул на стоящий на улице Фокус новая, шмотки тоже явно не дешёвые. Значит деньги есть. Раз уж ударила тебе моча в голову, и ты решил поиграть в гонщика, да ещё и на этом, — я положил руку на исковерканный капот девятки, — так обратился бы к адекватным людям и потратил бы деньги на нормальное переоборудование машины.
— Не буду спорить, я тоже виноват. И только чудом остался жив. Но позвал я тебя сюда не для этого. И то, что я сейчас увидел и услышал говорит мне о том, что сейчас я совершенно прав. Мне нужна машина. Девятка подготовленная к гонкам. И ты мне поможешь её подготовить.
— Какая девятка? Эта? — я кивнул на жертву аварии, — это уже не машина, а груда металлолома. В теории можно что-то с ней сделать. Как-то вытянуть кузов, поменять его детали. Только это уже будет не машина, а кусок пластилина. Жесткости у такого уродца не будет и близко. На ней даже просто ездить будет опасно, не то что участвовать в гонках.
— Нет, я говорю про другую машину. Я её на днях куплю, и мне нужно, чтобы ты подобрал для меня автосервис, который будет работать над машиной и не просто подобрал, а стал бы еще и моими глазами и ушами. За это я готов заплатить и тебе, и хозяину автосервиса. И заплатить хорошо. Очень хорошо!
— Интересное предложение. А не боишься, что в итоге получится то же самое, что и с этой машиной? — спросил я.
— Нет, не боюсь. Я вижу, что ты парень умный и честный. Так что не боюсь. Плюс я знаю где ты живешь, — закончил он недвусмысленной угрозой.
— Мне надо подумать, — ответил я, уже понимая, что это кокетство и желание банально потянуть время и набить себе цену.
Я в любом случае соглашусь. Надо только обговорить перед этим все условия.
Вернувшись домой, я поделился с матерью новостью о новой работе. Она всегда старалась меня поддерживать и даже сейчас, но по ней было видно, что если бы я вернулся в институт, то это принесло бы ей куда больше радости.
Ровно, как и всегда, мать начала уповать на возвращение памяти:
— Только сразу им скажи, что ты ненадолго, — посоветовала женщина, — а то вдруг больно на тебя рассчитывать будут. Некрасиво это, ведь память может вернуться в любой момент. Там уже надо будет об учёбе думать, а не о работе!
Я промолчал.
Порой возникает желание сказать, как есть — не вернётся память и всё тут. Начинаем жизнь с чистого листа, и возвращаться к старой нет ни желания, ни возможности. Но делать ей больно мне не хотелось, ведь несмотря на то, что от её сына осталась лишь оболочка, она продолжала заботиться обо мне и искренне переживать.
Уже вечером, когда я находился в своей комнате, послышался дверной звонок. Я тут же навострил уши.