Самые ранние свидетельства о Елене Оттобальдовне и о маленьком Максе дошли до нас благодаря дочери Вяземских Валентине, которой было 12 лет, когда у них поселились Макс и его мать. Елена запомнилась ей как веселая, открытая женщина с прекрасным чувством юмора, часто спорившая и шутившая с дядей Валентины по материнской линии. Елена была такой же веселой и в общении с Максом: было «ужасно смешно» слушать, как она с юмором реагирует на детские требования Макса, вспоминает Вяземская, хотя, возможно, Максу это было не так приятно, поскольку Елена Оттобальдовна была очень строгой матерью [Вяземская 1990: 73]. Таким образом, Валентина Вяземская наблюдала ранние стадии того, чему было суждено развиться в очень близкие, но и непростые отношения между матерью и сыном, которые впоследствии станут центральными фигурами волошинского кружка. Всю жизнь они поддерживали между собой тесную связь – либо жили вместе, либо вели обширную переписку. Каждый из них зависел от другого как в эмоциональном, так и в экономическом отношении. И все же их общению мешали недовольство друг другом и напряженность в отношениях. Первая жена Волошина, М. В. Сабашникова, описывала это так: «С одной стороны, она его страстно любила, а с другой – что-то в его существе ее сильно раздражало, так что жить с ней Максу было очень тяжело» [Волошина 1993: 143].
Рис. 1. Максимилиан Волошин в детстве с матерью,
Е. О. Кириенко-Волошиной. Архив Вл. Купченко
Цветаева, полагавшая, что Елена Оттобальдовна ушла от мужа из-за горя в связи со смертью горячо любимой четырехлетней дочери, объясняла напряженность в отношениях между матерью и сыном с точки зрения проблемы сексуальности и гендерных ролей, занимавшей тогда русскую культурную интеллигенцию[44]:
Это была неразрывная пара, и вовсе не дружная пара. Вся мужественность, данная на двоих, пошла на мать, вся женственность – на сына, ибо элементарной мужественности в Максе не было никогда, как в Е. О. элементарной женственности. <…> Воина в нем не было никогда, что особенно огорчало воительницу душой и телом – Е. О.
– Погляди, Макс, на Сережу[45], вот – настоящий мужчина! Муж. Война – дерется. А ты? Что ты, Макс, делаешь?
– Мама, не могу же я влезть в гимнастерку и стрелять в живых людей только потому, что они думают, что думают иначе, чем я.
– Думают, думают. Есть времена, Макс, когда нужно не думать, а делать. Не думая – делать.
– Такие времена, мама, всегда у зверей – это называется животные инстинкты [Цветаева М. 1994–1995, 4: 188].
Еще в детстве Макс стремительно вырабатывал в себе силу характера и волю. Вяземская описывает задатки и сообразительность интеллигентного ребенка, которые обычно отмечаются в «воспоминаниях современников», – ребенка, который много читал, учил наизусть стихи и выносил ребяческие суждения о классиках русской литературы. Он любил декламировать стихи и мог читать наизусть длинные отрывки из произведений Пушкина и Некрасова. Вяземская упоминает и еще о двух качествах, которыми Макс отличался с детства. Во-первых, его редко волновало, что о нем думают. То, что о нем говорили, он находил «интересным», но не реагировал так, как могли бы ожидать его критики. По утверждению Вяземской, он не огорчался даже тогда, когда его критиковали в лицо [Вяземская 1990: 72]. Позже эта спокойная невозмутимость окажется бесценным качеством в общении с пылкой, часто ссорящейся русской интеллигенцией. Вторым рано проявившимся в нем качеством, как и у матери, была выраженная склонность к игривому маскараду и театральности. Макс любил то, что в те времена русские называли «мистификациями» – розыгрыши, простые или изощренные, иногда основанные на обычной игре слов, иногда требовавшие костюмов и ролевой игры. Мать его в этом поощряла, они часто подшучивали друг над другом или вместе разыгрывали других. Если исключительное спокойствие поможет ему в будущем, то и это театральное мастерство – особенно в аспекте, связанном с ролью внешности в самопреобразовании – впоследствии предоставит в распоряжение Волошина некоторые из самых заветных рычагов идентичности русской интеллигенции, особенно в авангардных кругах, к которым он позже присоединится.
Однако когда Макс достиг отрочества и перестал нуждаться в домашнем учителе, стало ясно, что он еще не готов вступить в широкий мир, по крайней мере в исполненный конкуренции мир московского образования. Сначала он поступил в престижную частную Поливановскую гимназию, где многие представители русской образованной элиты обзаводились личными связями, сохранявшимися на протяжении всей их жизни; впрочем, на втором году обучения его забрали оттуда и определили в казенную гимназию. Там его оставили на второй год в третьем классе. В 1893 году Елена Оттобальдовна решила вернуться с ним в Крым. Волошин с радостью воспринял это решение, поскольку после нескольких лет мытарств, связанных с учебой, у него появилась надежда начать все с чистого листа.
45
Сережа – С. Я. Эфрон, муж Цветаевой, в Гражданскую войну сражавшийся на стороне белых. Возможно, она записала (или сочинила) этот диалог в шутку, поскольку к 1932 году сама Цветаева осталась практически единственным добытчиком в семье, а ее супруг тем временем занимался непонятной политической деятельностью.