Всякое мудрое и доброе человеческое сердце знает: какие бы тяжёлые времена не переживались взрослыми, детям всегда нужен праздник. В их открытые души каждую минуту нужно вкладывать любовь и радость, иначе что они понесут с собой в будущее?
Под Новый год советские солдаты нарядили для малышей ёлку. Это была не совсем настоящая новогодняя ёлка – ели в Крыму не растут – вместо ели солдаты срубили и принесли в штольню молодую сосну. Они украсили её чем смогли: пустыми гильзами, пулемётными лентами, орехами, завёрнутыми в цветные бумажки. Дети, голодные, оборванные, грязные, принялись петь песни и водить вокруг этой сосны хоровод. Их погасшие в темноте и сырости глаза вновь заискрились. И тогда один из солдат совершенно неожиданно достал из своей бездонной походной сумки три крупных, ровных, оранжевых, как летнее солнце, ароматных мандарина. Три. Всего три. Почти на сотню человек.
Мандарины делили в молчании. Сосредоточенно. Неторопливо. И предельно честно.
Выросший мальчик, который записал эту историю в своих мемуарах, так и не вспомнил, что именно ему досталось: был то крохотный фрагмент пупырчатой кожуры, сочная капелька мякоти или мягкая белесая прожилка… Только запах, восхитительный запах – сильный, свежий, чуть терпкий – мандаринный дух в пропахшем потом и порохом подземелье – остался в его памяти на всю жизнь…
И это всё – Крым. Где ещё так тесно соседствуют друг с другом удивительные сокровища, созданные природой и людьми? Крым – горсть жемчуга на крохотной детской ладошке. Малая часть огромной Родины. Её Родины.
Она мысленно благодарила обвиняемого мужем и прочими «прогрессивно мыслящими» во всех грехах Путина за то, что этим летом смогла оказаться здесь, просто взять и приехать, постоять на этой земле, сухой, соленой, без всякого преувеличения – священной…
Степной ветер трепал на ней тонкое платье, когда она шла, сгибаясь под тяжестью арбуза в сетке, с Донузлавского базара обратно в Поповку.
В пансионате, где они жили, утром того дня имело место неприятное происшествие. Молодую девушку, соседку, добрые люди привезли на машине. Она видела краем глаза, как бедняжку, поддерживая, вели по лестнице на второй этаж, где она жила, растрепанную, заплаканную, в перепачканной юбке.
Проходя по двору, она слышала, как хозяйка разговаривала с кем-то из своих помощников. Участливая женщина велела принести пострадавшей гостье наверх завтрак и пиво для расслабления и отдыха.
Девушку, судя по всему, минувшей ночью изнасиловали.
– Это всё долгое эхо Казантипа, – буркнул возившийся неподалеку с кабелем пожилой рабочий, – Привыкли тут ко вседозволенности. Пляж был этот… как его… нубистский… Девки голые невесть чем обдолбанные на берегу валялись – пользуйся кто хошь.
Она зашла к себе, разрезала арбуз на две половины и одну понесла наверх, соседке.
Та лежала в номере на кровати, отвернувшись к стене, и испуганно встрепенулась от стука.
– Это вам, – арбуз в её руках сверкнул блестящим алым ароматным срезом.
Она поставила его на стол и поспешила уйти. Ей сделалось вдруг неловко от этого своего непрошеного вторжения в чужое несчастье.
До отъезда оставалось меньше недели.
Она ещё лелеяла слабую надежду случайно встретить Макса до отъезда, где-нибудь в кафе, в магазине или на пляже.
Но этого не произошло.
Она убеждала себя, что вернувшись в Петербург перестанет думать о нём. Глупо, в конце концов. Случайный мальчишка. Легкомысленный флирт. С кем не бывало. Плюнуть и забыть.
Он-то ведь наверняка, проспавшись, забыл. Сколько у него впереди ещё таких разгульных молодых ночей? Сколько податливых горьковатых губ хмельных женщин?
Это у неё он один. Единственный. Первый. Мимоходом прикоснувшийся к её тайному огню.
Вот ведь как бывает. Она сумасшедшая. А он, не подозревая, выдернул пробку, выпустил на волю лихих её демонов…
Больше всего информации сообщил о себе толстяк. Виктор. МГУ. Кандидат философских наук. Этого уже достаточно. В век информации по малюсенькому фрагменту можно достроить всю жизнь человека – так морская звезда вырастает из одного отрезанного луча.