— Хотел бы я знать, какие речи можно услышать от такого человека! Шевалье немедленно обратился к молчальнику.
— Из какого вы города, сударь?
— Из Сен-Мало.
— Из Сен-Мало? Так это ваш город охраняют собаки?[540] “Вот странно!
— А что в этом странного? Охраняют же короля швейцарцы! — ответил степенный бретонец.
Во время американской войны[541] некий шотландец спросил француза, указывая ему на кучку пленных американцев: «Вы сражались за своего государя, я — за своего, но за кого дрались эти люди?». Такой вопрос сделал бы честь тому королю страны Пегу,[542] который чуть не умер со смеху, узнав, что у венецианцев нет короля.
Случилось так, что меня очень сильно взволновала какая-то несправедливость. Видя это, один старый человек сказал мне: «Милый мальчик, учитесь у жизни примиряться с жизнью».
До назначения своего генеральным контролером финансов г-н Орри[543] был весьма близок с аббатом де Ла Галезьером. Когда же он получил эту должность, его привратник, переименованный отныне в швейцара, сделал вид, что не узнает аббата. «Друг мой, — сказал ему де Ла Галезьер, — не опережай событий: твой хозяин еще не успел зазнаться».
Некая девяностолетняя старуха сказала г-ну де Фонтенелю, которому было тогда девяносто пять: «Смерть забыла о нас». — «Тс-с!», — ответил Фонтенель, приложив палец к губам.
Нос у г-жи де Немур[544] был длинный и крючковатый, губы алые; г-н де Вандом[545] говорил о ней: «Она похожа на попугая, который ест вишню».
Застав у своей любовницы г-на де Бриссака, принц де Шароле[546] сказал ему: «Выйдите!». — «Монсеньер, — ответил де Бриссак, — ваши предки сказали бы: „Выйдем!“».
В дни ссоры Дидро и Руссо[547] г-н де Кастри[548] с негодованием заметил г-ну де Р*, который впоследствии и пересказал мне его слова: «Невероятно! У всех на языке только эти люди, хотя у них нет ни положения в обществе, ни даже своего дома: они ведь и живут-то на чердаках. Не могу к этому привыкнуть!».
Гостя у г-жи дю Шатле, Вольтер разговорился в ее будуаре с аббатом Миньо,[549] тогда еще совсем ребенком. Он посадил мальчика к себе на колени и принялся его поучать: «Друг мой, успеха в жизни добивается лишь тот, кого поддерживают женщины. Значит, их нужно изучать. Запомните же, что все они — лгуньи и шлюхи». — «Как все? Что вы мелете, сударь?», — вспыхнула г-жа дю Шатле. «Сударыня, — возразил Вольтер, — детей грешно обманывать!».
Когда г-н де Тюренн обедал у г-на де Ла Муаньона,[550] хозяин спросил своего неустрашимого гостя, не приходилось ли ему испытывать перед боем известную робость. «Приходилось, — ответил Тюренн. — В таких случаях я места себе не нахожу от волнения. Но в армии немало офицеров и еще больше солдат, которые не знают, что такое страх».
Собираясь написать книгу, грозившую ему серьезными неприятностями, Дидро рассказал о своем намерении кому-то из друзей, но попросил его держать это в секрете. Друг, хорошо знавший Дидро, ответил: «А вы-то мне обещаете, что не проболтаетесь?». Он оказался прав: Дидро сам все и разгласил.
Г-н де Можирон[551] совершил поступок настолько гнусный, что, когда мне рассказали эту историю, я поначалу счел ее клеветой. Когда он был в армии, повара его арестовали за мародерство. Можирону доложили об этом. «Поваром своим я вполне доволен, но вот помощник у него никудышный», — ответил он, велел позвать беднягу и послал его с письмом к главному прево.[552] Несчастный отнес письмо, был схвачен и повешен, несмотря на все его уверения в своей невиновности.
Я советовал г-ну де Л* вступить в брак: партия казалась мне удачной. «Зачем мне жениться? — удивился де Л*. — Если я обзаведусь женой, то в лучшем случае избегну рогов, и только, тогда как оставшись холост, уж наверняка не сделаюсь рогоносцем».
Фонтенель написал оперу,[553] где, к негодованию ханжей, был выведен хор жрецов. Архиепископ парижский потребовал исключить этот номер. «Я не трогаю его священников, пусть и он не трогает моих», — ответил Фонтенель.
Король прусский признавался Даламберу, что принц Фердинанд наверняка был бы разбит под Минденом,[554] если бы де Бройль перешел в атаку и тем самым оказал помощь де Контаду. Когда семейство де Бройлей велело спросить у Даламбера, действительно ли Фридрих II сказал эти слова, Даламбер ответил утвердительно.
540
541
542
543
544
545
546
547
549
553
554