Лукавство и осторожность — вот, видимо, те качества, которые особенно ходки и выгодны в обществе. Они порой подсказывают людям словечки, которые стоят любых острот. В одной гостиной неумеренно расхваливали деятельность г-на Неккера; некто, явно его недолюбливавший, спросил: «А не помните ли вы, сколько времени он занимал пост министра после смерти г-на де Пезе?».[686] Тут собеседники вспомнили, что г-н Неккер — креатура последнего, и всеобщее восхищение сразу поостыло.
Прусский король, заметив, что лицо одного из солдат изуродовано шрамами, спросил его: «В каком это кабаке тебя так изукрасили?». — «Да в том же самом, где и вы получили свою порцию, — в Колине»,[687] — ответил солдат. Хотя под Колином король потерпел поражение, ответ солдата привел его в восторг.
Христина,[688] королева шведская, пригласила к своему двору знаменитого Ноде,[689] написавшего очень серьезный труд о греческих танцах, и немецкого ученого Майбомиуса,[690] который перевел и выпустил в свет сочинения семи греческих авторов о музыке. Бурдело,[691] придворный медик Христины, помесь фаворита с шутом, надоумил королеву предложить упомянутым ученым: одному — спеть старинную греческую песню, другому — изобразить греческий танец. Ей удалось их уговорить, почтенные мужи разыграли этот фарс и сделались всеобщим посмешищем. Ноде отнесся к шутке весьма хладнокровно, но ученый, с окончанием на «ус», выйдя из себя, поставил Бурдело не один фонарь под глазами, а затем покинул шведский двор и даже вообще уехал из Швеции.
Канцлер д’Агессо[692] предоставлял привилегию[693] на какой-нибудь новый роман или даже просто соглашался закрыть глаза на его печатание, лишь поставив целый ряд обязательных условий. Так, он разрешил аббату Прево выпустить первый том «Кливленда»[694] только при условии, что в последнем томе Кливленд обратится в католичество.
М* говорил о принцессе де*: «Она из того сорта женщин, которых нельзя бросить. Значит, остается одно: изменять ей».
Кардинал де Ларош-Эмон, смертельно больной, исповедался какому-то» священнику. Его потом спросили, что это за человек. «Я просто в восторге от него, — ответил кардинал. — Он рассуждает о преисподней как сущий ангел».
Однажды Ла Кальпренеда[695] спросили, что это за красивая ткань, из которой сшит его костюм. «Это „Сильвандр“», — ответил он. Так называется один из его романов, имевший большой успех.
Аббат Верто[696] очень часто переходил из одного монашеского орден» в другой. Остряки называли эти его переходы «революциями аббата Верто».
М* сказал как-то: «Мне ни к чему быть христианином, но вот верить в бога было бы неплохо».
Непонятно, почему Вольтер не изобразил в своей «Девственнице» шута: ведь в те времена у королей всегда были шуты, а такой персонаж мог бы обогатить картину нравов эпохи несколькими яркими штрихами.
Когда г-на де*, человека необычайно вспыльчивого, упрекнули за какой-то промах, он пришел в ярость и заявил, что отныне поселится в уединенной хижине. Один из его друзей спокойно ответил на это: «Значит, вам легче расстаться с вашими друзьями, чем с вашими недостатками».
Узнав подробности сражения при Рамильи, Людовик XIV воскликнул: «Значит, господь бог забыл, что я для него сделал!». (Анекдот, рассказанный г-ну де Вольтеру одним из герцогов де Бранкас).
По английскому обычаю воры, ожидающие в тюрьме смертной казни, имеют право распродать все свое имущество, чтобы как следует попировать напоследок. Особенно охотно покупают у них лошадей, большей частью превосходных. У одного такого вора торговал коня некий лорд. Считая, что последний — свой брат-жулик, вор сказал ему: «Не хочу тебя надувать: конь у меня и вправду легок на ногу, но с большим изъяном — боится решеток».
Не так-то просто понять общий замысел «Книдского храма»,[697] да и отдельные места там неясны. Вот почему г-жа дю Деффан называла эту книгу «апокалипсисом[698] галантной литературы».
686
687
689
690
692
693
694
696
697
698