М* говорил о принце де Бово, большом ревнителе чистоты французского языка; оЯ заметил, что когда я встречаю принца на утренней прогулке и на меня падает тень от его коня (а он часто ездит верхом-этого требует его здоровье), то потом я уже весь день не делаю ни единой ошибки во французском языкеп.
Н* говорил, что его всегда приводят в изумление смертоубийственные пиршества, которые задают светские люди. оДобро бы они приглашали родственников-тут хоть можно рассчитывать на наследство, но зачем звать друзей? Ведь от их смерти все равно никакого проку1п.
оЯ видел немало гордецов,-говаривал М*,-но все они мало чего стоят. Единственный, кто по-настоящему горд,-это Сатана из милтонова ?Потерянного рая'п.
' оЧеловек изнутри-сплошные жилып (лаг.).
оСчастье-нелегкая штука,-твердил М*-Его и в себе-то обрести трудно, а уж в другом и подавноп.
Г-ну де* настойчиво предлагали уйти с поста, одно название которого ограждало его от преследования могущественных врагов. оВы можете остричь Самсона,-заявил он в ответ, - но не советуйте ему напрашиваться на головомойкуп.
На чье-то замечание о том, что М* необщителен, один из его друзей заметил: оДа, 'ему противны те черты общества, которые противны природеп.
Когда на М* нападали за его пристрастие к уединению, он обычно отвечал: оВидите ли, к своим собственным недостаткам я притерпелся больше, чем к чужимп.
Г-н де*, везде кричавший о том, как он дружен с Тюрго, явился к г-ну де Морена и поздравил того с отставкой Тюрго.
Тот же самый друг Тюрго целый год не встречался с ним, после того как он попал в немилость, а когда бывшему министру зачем-то понадобилось повидать де*, последний назначил местом встречи не дом г-на Тюрго, не свой собственный дом, а мастерскую Дюплесси, которому позировал для портрета.
Тем не менее у него хватило потом наглости заявить г-ну де Берт. . ., уехавшему из Парижа неделю спустя после смерти Тюрго: оЯ дневал и ночевал у господина Тюрго, был его ближайшим другом и своими руками закрыл ему глазап.
Он стал высокомерно обходиться с г-ном Неккером, едва лишь у того испортились отношения с г-ном де Морена, а когда Неккер попал в немилость, г-н де* вместе с Бурбулоном, врагом опального министра, отправился обедать к Сент-Фуа, хотя от души презирал обоих.
Начал он с того, что бесконечно злословил о г-не де Каление, а кончил тем, что поселил его у себя. Точно так же сперва он обливал грязью г-на де Верженна, а потом стал втираться к нему в доверие; для этого он использовал д'Энена, но вскоре совершенно отстранил последнего. Рассорившись с д'Эненом, он подружился с Ренневалем, который помог ему вступить в очень выгодные отношения с г-ном д'Орнано, пред
седателем комиссии по установлению границы между Францией и Испаиией.
Нсверующий, он на всякий случай постится по пятницам и субботам. Выпросив у короля сто тысяч ливров на уплату долгов своего брата, он делает теперь вид, что покрыл их денежками из собственного кармана. Будучи опекуном юного Барт. . ., которому мать завещала сто тысяч экю, обойдя при этом его сестру, г-жу де Верж. . ., он собрал семейный совет и уговорил молодого человека не только отказаться от наследства, но даже порвать завещание. А стоило Барт. . . совершить одну из свойственных юности ошибок, как г-н де* снял с себя обязанности опекуна.
Все, наверно, помнят, как нелепо важничал и чванился своим происхождением и древностью рода Ле Телье-Лувуа, архиепископ Реймский. В свое время его чванство было известно по всей Франции. Особенно забавно проявилось оно при следующих обстоятельствах. Герцог д'А*, несколько лет не появлявшийся при дворе, вернулся из провинции Берри, где он был губернатором, и поехал представляться в Версаль. По дороге его карета опрокинулась и сломалась. Стоял лютый холод. Герцогу сказали, что починка кареты займет не меньше двух часов. В это время герцог увидел, что выводят перекладных лошадей, и спросил, для кого они предназначены. Ему сказали, что для архиепископа Реймского, который тоже едет в Версаль. Тогда герцог отправляет вперед всю свою челядь, оставив при себе только одного слугу, да и тому наказывает держаться в сторонке, пока его не позовут. Приезжает архиепископ, и, пока перепрягают лошадей, герцог велит одному из слуг прелата спросить у своего хозяина, не согласится ли тот предоставить место в карете дворянину, которому иначе придется томиться здесь еще два часа, ибо его экипаж сломался и теперь в починке. Слуга передает просьбу архиепископу.
- А что это за человек?-спрашивает тот.-Хоть порядочный на вид?
- Да, монсеньер, на вид очень благородный.
- Что это значит оочень благородныйп? Одет он хорошо?
- Просто одет, но хорошо, монсеньер.
- Слуги при нем есть?
- Кажется, есть, монсеньер.
- Поди узнай. Лакей уходит и возвращается.
- Он велел им, не дожидаясь его, отправляться в Версаль.
- Aral Это уже кое-что, но отнюдь не все. Спроси у него, действительно ли он дворянин? Лакей уходит и возвращается.
- Да, монсеньер, дворянин.
- Дай-то бог. Пусть он подойдет ко мне, посмотрим, что это за птица.
Герцог подходит, кланяется. Архиепископ кивает ему головой и чутьчуть отодвигается, чтобы тот мог сесть на краешек сиденья. Тут он замечает на незнакомце крест Святого Людовика.
- Сударь,-обращается архиепископ к герцогу,-мне, право, жаль. что я заставил вас ждать, но, согласитесь, не мог же я предоставить место в своей карете первому встречному. Теперь я знаю, что вы дворянин. Полагаю, бывший военный?
- Да, монсеньер.
- И едете сейчас в Версаль?
- Да, монсеньер.
- Наверно, подать прошение в какую-нибудь канцелярию?
- Нет, в канцеляриях мне делать нечего. Я должен принести благодарность. . .
- Г-ну де Лувуа? *'*
- Нет, монсеньер, королю.
- Королю? (Архиепископ отодвигается, освобождая немного больше места на сиденье). Значит, король только что оказал вам какую-то милость ?
- Не совсем так, ваше преосвященство. Но это долго рассказывать.
- А вы все-таки расскажите.
- Дело в том, что два года назад я выдал дочь замуж за человека небогатого. . . (архиепископ снова рассаживается и теснит гостя), но очень старинного рода (архиепископ отодвигается). Его величество соизволил благосклонно отнестись к этому браку (архиепископ отодвигается еще дальше) и даже обещал моему зятю первое вакантное место губернатора.
- Место губернатора? Наверно, в каком-нибудь заштатном городишке? В каком же?
- Нет, монсеньер, это не город, а провинция.
- Что я слышу, сударь!-восклицает архиепископ, забиваясь в самый угол.-Место губернатора провинции? . .
- Да, и сейчас появилось такое место.
- А в какой провинции?
- В моей-Берри. Я хочу передать управление ею моему зятю.
- Как, сударь, вы губернатор? . . Значит, вы герцог д'А*? (архиепископ хочет вылезти из кареты). Что же вы сразу не сказали, ваша светлость? Это же невероятно! В какое положение вы меня поставили! Умоляю, простите меня за то, что я заставил вас ждать! . . Мерзавец лакей не сказал мне. . . Слава богу, я хоть поверил вам на слово, что вм дворянин,-теперь ведь любой проходимец претендует на дворянство. Этот д'Озье такой бездельник! Я в полном смущении, ваша светлость!
- Успокойтесь, монсеньер. Не гневайтесь на вашего лакея за то, что он счел меня человеком благородным. Не гневайтесь на д'Озье за то, что он подверг вас риску дать место в вашем экипаже старому нетитулованному вояке. И не гневайтесь на меня за то, что я влез к вам в карету, не представив своей родословной.
ДОПОЛНЕНИЯ
Людовик XIV заказал Куапелю портрет герцога Бургундского и велел сделать копию с него: оригинал он хотел отправить в Испанию, а копию оставить себе. Обе картины, похожие как две капли воды, были одновременно вывешены в галерее. Король, предвидя, что окажется в затруднительном положении, отвел Куапеля в сторону и сказал: оМне не подобает ошибаться в выборе, поэтому я хочу заранее знать, с какой стороны висит оригиналп. Куалель показал, и Людовик XIV, второй раз проходя мимо картин, бросил: оОни так похожи, что ничего не стоит их спутать; но приглядитесь внимательно и вы увидите: оригинал вот этотп.
В древнем Перу право учиться имела одна лишь знать. Наша на это право.не притязает.
оИной дурак похож на полный кувшин без ручки: так же неудобен в обращениип, - говорил М* об одном глупце.
оГенрих IV был великим правителем, Людовик XIV правил в великую эпохуп. В этом словце Вуазенона заложен смысл куда более глубокий, чем в прочих его остротах.
После того как Людовик XV грубо выбранил покойного принца Конти, тот рассказал об этом неприятном происшествии своему другу, лорду Тирконнелу. и попросил у него совета. Подумав, лорд простодушно