Но он вдруг очнулся, поплыл вперед, вынудив мое сердце затвердеть, и я не придумала ничего лучше, чем спрятаться за деревом.
Ствол каштана едва скрывал меня, поэтому найти худшего во всей Кализонии подглядывателя не составит труда. В груди загрохотало, руки задрожали, и я сжала их в кулаки, прижав к ключицам. Даже дыхание задержала, ощущая себя предельно странно, точно впервые в жизни совершила что-то поистине безобразное, вульгарное и непростительное.
Это противное чувство так тесно переплеталось с жаром смущения, с тем огнем, что вызывал охотник, что я терялась в мыслях, не умея плавать, тонула. Все это чудно́ и дико неправильно. Инквизитор — тот самый вид существ, который я должна презирать и ненавидеть.
Дон — инквизитор. Но во мне нет места для ненависти: все заняли трепет и неукротимое желание прикоснуться к нему. Стать его собственностью и сделать его своим.
Ох… знала бы Элена, о чем я думаю, она не просто ужаснулась бы, а вместо охотников сожгла бы меня на костре. Так же поступила бы и мать. Любой из фейри.
Я обязана уйти. Сегодня же. И оставить его, разумеется, вместе с отравляющими мой разум желаниями. Это будет правильным решением.
Наверное…
А если мы с Эленой уйдем, что будет с ним? Из-за нас — определенно из-за нас — его жизнь разрушена. Собратья охотятся за ним, как за еще одним нечестивым. Его не оправдают: нет доказательств. А слова никогда не стоили столько же, сколько стоят поступки.
Одна скользкая мысль протиснулась через остальные и вспыхнула ярче всех. Я подумала о том, чтобы забрать Дона с собой.
И это…
Черт возьми, это самая глупая и безумная из всех моих идей!
Ни за что. Хотя бы потому, что бывших охотников не бывает. И если я буду жить с постоянной виной, то он проживет жизнь с ненавистью ко всему моему народу. Даже не показывая этого внешне.
Резко мотнув головой, как в попытке избавиться от морока, я досчитала до десяти, успокаивая сердце, и осторожно выглянула из-за дерева. Озеро безмолвно блестело, ветер шуршал листвой, и его шум плавно смешивался с далеким воем волков. А Дона и след простыл.
Быть может, уже ушел. Оно и к лучшему: раз пропал объект моего обожания, пропадет и жажда смотреть на него.
— Маленькая любопытная ведьма… — Хриплый шепот у самого уха молниеносно выбил из меня хлипкую надежду на то, что я без приключений вернусь в домик и лягу спать. — Тебя разве не учили, что подглядывать не хорошо?
Дон обхватил меня со спины, прижал к влажной груди, отчего утихший огонь вспыхнул с новой силой. Мощно, ярко, так, что если бы я не удержала его внутри, он вырвался бы прямо из рук и оставил бы на елях и траве пламенный след.
Поразительно! Как такой гигант подобрался ко мне совершенно бесшумно? Или это я потонула в облаках?..
Лицо запылало, тело наполнилось чудовищным напряжением, став чуть ли не каменным в чужих руках. Я чувствовала тепло, исходящее от него. Слишком остро, что аж кружилась голова. И мощь. Какую-то новую, до этого мига незнакомую, горьковатую на вкус.
Сосредоточиться на ней не давало пьянящее ощущение мужского торса. Оно горячило кровь и кожу, бросая в дрожь и оплетая жаром сердце.
Нельзя…
Нельзя тянуть с ответом, так долго прислушиваться к его дыханию и в насыщенных красках представлять нашу близость. Нельзя, потому что…
… с каждой секундой я теряю терпение. Боюсь, в скором времени во мне не останется ни крупицы сил, чтобы выбраться из опасного омута, в который я сдуру шагнула вслед за мужчиной.
— Учили, — выдохнула отрывисто и сама удивилась, каким глухим стал мой голос. — Но память у меня дырявая, Дон. Забыла все.
Пока я верила, что надо мной смилуются и отпустят, сердце, павшее перед вожделением, мечтало о другом.
— Как досадно. — Неожиданный толчок, и я оказываюсь вжата в дерево, а сзади, навалившись, тут же отбирает возможность ускользнуть абсолютно голое горячее тело. — Придется напомнить.
Глава 12. Дон
Я хотел уйти. Сильно. Очень.
Но ее я хотел больше. До безумия.
Желал вдыхать ее запах — аромат черешни и ромашки — не воровато, а нагло, в открытую, прижимаясь носом к макушке, зарываясь пальцами в водопад алых прядей. Жаждал коснуться всех чувствительных мест, вжать ее в себя так крепко, чтобы слиться.
Все эти желания оплетали сердце массивным обручем, доводили до точки кипения, лишая воли и понимания происходящего. Я бы с легкостью поддался им — нырнул бы как в спасительную пропасть. Но в противовес им выступали доводы рассудка, все еще имеющие силу, все еще борющиеся против колдовства.
Было ли это все колдовством по сей момент — я уже не понимал. Разве могут чары ведьмы настолько мощно затуманивать разум? Могут ли они ломать, как ребенок ломает ничтожную ветку?
Возможно.
Мала сильная ведьма. Но она ведьма огня, а насколько мне известно, иллюзии и морок — таланты другого вида нечисти. Она могла ими владеть, но не в достаточной мере, не так, чтобы сломить инквизитора, невосприимчивого к магии с самого рождения. В этом была наша суть, наше отличие от людей. Это давало нам мощь и смекалку, которые мы развивали в соборах. Наши особенности делали из нас охотников.
Гончие псы, ловящие чертей.
Может, Элена была права, когда обзывала нас инквизиторскими псами. Признавай это или отрицай — на деле все так и есть.
— Да ты возбужден, Дон, — замечает бестия, несильно толкнув меня задом в пах.
Одно действие — и кровь вскипела так, будто я в одиночку бросился на полчище нечестивых.
Нет бы вырываться, пускать в ход кулаки или даже ворожбу, а она легкомысленно провоцирует меня, словно все, что происходит между нами, безобидная игра, которую можно в любой момент прекратить.
Но это не так. Я не могу остановиться. И не смогу, если не почувствую нечто сильнее жажды обладания ее телом. Если меня не задушит вина или не загрызет совесть.
— Ты знаешь, какова причина моего поведения, — рычу в ухо, не находя сил, чтобы отстраниться. — Пора тебе это понять, перестать дразнить и слоняться рядом.
— О, хочешь сказать, только я виновата в твоей реакции? — бросает в ответ дерзко, с таким вызовом, точно больше не хочет жить.
И ведь дождется — я приму этот вызов. Правда, непонятно, что случится быстрее: я убью эту невыносимую нахалку или все же завладею ею.
— Всему виной твои чары. Я им не хозяин, значит, единственная, кто может их ослабить, — это ты.
— Я тебе уже говорила: я не знаю, как тебе помочь, — рыкнула, заелозив в моих руках, но не с достаточным напором, чтобы я принял это за сопротивление.
Лишь для вида. Чтобы дать понять, что она борется так же, как борюсь я, но проигрывает.
Потому она сразу застыла, притихла. Даже дыхание задержала, когда я уткнулся носом ей в висок и медленно вдохнул.
Боже, этот запах… Он сведет меня с ума быстрее, чем я додумаюсь просто сбежать, не обращая внимания на тянущие к ведьме незримые цепи.
Сделай хоть что-нибудь. Скажи такое, что будет подобно пощечине.
Что меня тотчас оттолкнет.
— Знаешь, Дон… — ее голос внезапно понизился до шепота, но прозвучал для меня, как удар о гонг. Я вздрогнул, крепче стискивая ее в объятиях, ловя взгляд, который она с усилием бросила на меня через плечо. — Меня обычно трудно смутить. Но тебе это удается на удивление легко. Так что… напоминать собираешься? Или продолжишь дышать мне в ухо так же громко, как орет жаба в брачный период?
Никогда бы не подумал, что возбужденные слова, преисполненные провокации, подействуют на меня отталкивающе. Она словно влепила оплеуху, а после еще и кулаком под ребра заехала — я отшатнулся, резко разомкнув руки, с досадой осознавая, что ее тепло ускользнуло от меня, как ловкий заяц, убегающий от неопытного охотника.
Ведьма порывисто обернулась, скользнула по мне заинтересованным взглядом, не мысля показать, что смущена.